Прощайте. — Сержант открыл дверь канцелярии и вышел.
Дверь закрылась, и полковник остался один. С минуту он стоял в нерешительности. Потом вздохнул и провел ладонью по лицу.
Зазвонил телефон. Полковник рассеянно взял трубку.
— Это вы, доктор? Я хочу поговорить с вами. Да, я послал его к вам. Посмотрите, в чем тут дело, почему он так ведет себя. Как вы думаете, доктор? Вероятно, ему нужно немного отдохнуть, у него странные иллюзии. Да-да, неприятно. По-моему, сказались шестнадцать лет войны.
Голос в трубке отвечал ему. Полковник слушал и кивал головой.
— Минутку, я запишу… — Он поискал авторучку. — Подождите у телефона, пожалуйста. Я ищу кое-что…
Он ощупал карманы.
— Ручка только что была тут. Подождите…
Он отложил трубку, оглядел стол, посмотрел в ящик. Потом окаменел. Медленно сунул руку в карман и пошарил в нем. Двумя пальцами вытащил щепотку чего-то. На промокательную бумагу на столе высыпалось немного желтовато-красной ржавчины.
Некоторое время полковник сидел, глядя перед собой. Потом взял телефонную трубку.
— Мэтьюз, — сказал он, — положите трубку. — Он услышал щелчок и набрал другой номер. — Алло, часовой! Каждую минуту мимо вас может пройти человек, которого вы, наверное, знаете: Холлис. Остановите его. Если понадобится, застрелите его, ни о чем не спрашивая. Убейте этого негодяя, поняли? Говорит полковник. Да… убейте его… вы слышите?
— Но… простите… — возразил удивленный голос на другом конце провода. — Я не могу… просто не могу!
— Что вы хотите сказать, черт побери? Как так не можете?
— Потому что…
Голос прервался. В трубке слышалось взволнованное дыхание часового. Полковник потряс трубкой.
— Внимание, к оружию!
— Я никого не смогу застрелить, — ответил часовой.
Полковник тяжело сел.
Он ничего не видел и не слышал, но знал, что там, за этими стенами, ангары превращаются в мягкую красную ржавчину, что самолеты рассыпаются в бурую, уносимую ветерком пыль, что танки медленно погружаются в расплавленный асфальт дорог, как доисторические чудовища некогда проваливались в ямы — именно так, как говорил этот молодой человек. Грузовики превращаются в облачка оранжевой краски, и от них остаются только резиновые шины, бесцельно катящиеся по дорогам.
— Сэр… — заговорил часовой, видевший все это. — Клянусь вам…
— Слушайте, слушайте меня! — закричал полковник. — Идите за ним, задержите его руками, задушите его, бейте кулаками, ногами, забейте насмерть, но вы должны остановить его! Я сейчас буду у вас! — и бросил трубку.
По привычке он выдвинул нижний ящик стола, чтобы взять револьвер. Кожаная кобура была наполнена бурой ржавчиной. Полковник с проклятием отскочил от стола.
Пробегая по канцелярии, он схватил стул. «Деревянный, — подумалось ему, — старое доброе дерево, старый добрый бук». Дважды ударил им о стену и разломал. Потом схватил одну из ножек, крепко сжал в кулаке. Он был почти лиловым от гнева и ловил воздух раскрытым ртом. Для пробы сильно ударил ножкой стола по руке — годится, черт побери!
С диким воплем он выбежал и хлопнул дверью.
Мессия
The Messiah 1971 год
Переводчик: О.Акимова
— Всем нам в молодости приходила в голову такая странная мысль, — сказал епископ Келли.
Остальные сидящие за столом зашептались и закивали.
— Нет такого христианина, — продолжал епископ, — которому бы однажды ночью не подумалось: а вдруг я — это Он? Вдруг это оно — долгожданное второе пришествие, мое пришествие? А что, если, что, если… о Господи, что, если я и есть Иисус? Вот было бы здорово!
Католические пасторы, протестантские священники и один-единственный раввин тихонько засмеялись, вспоминая каждый свою юность, свои собственные безумные мечты и свою тогдашнюю наивность. |