– Крошка Андрес, выше шести футов. Когда мы учились в школе Кребса, он был в старшем классе. Ну, помнишь, он еще провалился под лед на Сортедамсё?
– Я ведь не успел закончить учебу, мне пришлось уехать в Англию.
– Да, конечно. Проклятые нацисты. Но он вспомнит тебя и поверит мне на слово, что дело крайне важное. Через час мы тебя отсюда вызволим, а потом стакан шнапса – в тебя, а тебя – в постель.
Однако времени потребовалось гораздо больше. Приехал министр Андресен, не выказавший особой радости от ночной прогулки, примчался его адъютант, и только тогда формальности были улажены. Маленький кабинет наполнился высокими чинами, запахами сырой одежды и табачного дыма. Наконец был подписан последний документ и поставлена последняя печать. Лейтенант Йоргенсен остался один, уставший и более чем озадаченный. Он все еще отчетливо слышал совет своего министра, который отвел его в сторону и пробурчал:
– Забудь обо всем, понятно? Ты никогда не слышал имени профессора Клейна, и, насколько тебе известно, в Данию он не прилетал. Это все, что ты знаешь, кто бы тебя ни спросил.
Действительно, кто бы мог спросить его? И что вообще все это означало?
Он стоял у высокого окна, выходящего в университетский парк. Листья на дубах уже начали желтеть – осень рано приходит в Данию. И все-таки в пейзаже было какое-то очарование – золотая листва и темные стволы на фоне бледного северного неба. Маленькие пушистые облака грациозно парили над красными черепичными крышами; группы студентов спешили на занятия.
– Если бы ты согласился, это многое упростило бы, – заметил Ове Расмуссен.
Он сидел за огромным письменным столом в своем профессорском кабинете с книгами вдоль стен. Многочисленные дипломы и награды, словно гербы, украшали стену позади него. Он откинулся на спинку глубокого кожаного кресла и повернул голову, наблюдая за стоящим у окна другом.
– Неужели это настолько важно? – спросил Арни, поворачиваясь к Расмуссену.
Его руки были засунуты глубоко в карманы белого лабораторного халата. Рукав был заляпан жирными пятнами, а на манжете виднелась дыра с коричневыми краями, прожженная паяльником.
– Боюсь, это действительно важно. Наши израильские друзья очень беспокоятся за тебя. Как я понимаю, они вышли на тебя через шофера такси: установили, что ты вылетел в Белфаст рейсом САС, но туда не прибыл. Поскольку единственная промежуточная посадка – в Копенгагене, скрыть твое местопребывание оказалось невозможно. Правда, я слышал, что сотрудники аэропорта таки устроили им нелегкую жизнь.
– По-видимому, лейтенант Йоргенсен честно отрабатывает свое жалованье.
– Совершенно верно. Он был настолько упрям, что чуть не возник международный скандал. Пришлось вмешаться государственному секретарю и признать, что ты находишься в Дании. Теперь они настаивают на встрече с тобой.
– Почему? Я свободный человек и могу уехать, куда хочу.
– Вот так и скажи, а то уже раздались тонкие намеки на похищение…
– Что? Они что, перепутали датчан с арабами?
Ове рассмеялся и повернулся в кресле, глядя на Арни, подошедшего к столу.
– Нет, ничего подобного, – сказал Расмуссен. – Им известно – из неофициальных источников, разумеется, – что ты прибыл сюда добровольно и никто не причинил тебе вреда. Но их очень интересует, почему ты прибыл в Данию, и они не собираются уезжать, пока не получат ответы на свои вопросы. В «Ройял-отеле» сейчас заседает официальная комиссия. Они сказали, что сделают заявление для прессы, если не встретятся с тобой.
– Мне этого совсем не хочется, – забеспокоился Арни.
– Думаешь, нам хочется? Поэтому лучше тебе встретиться с израильтянами и сообщить им, что у тебя все в порядке, и пусть они отправляются домой следующим рейсом. |