Когда он наклонился, задралась манжета.

Он пожал плечами. Смятение – как попытка нащупать удобную позу внутри собственной шкуры.

– Нашел. – Интересно, расслышала ли она знак вопроса – крохотный, не больше точки.

Она шевельнула бровями – значит, услышала; и это его позабавило.

На его узловатом запястье полыхнуло оптическое стекло.

– Где ты это взял? Я у нескольких людей видела такую… цепь.

Он кивнул:

– Я нашел недавно.

– Где? – Нежная улыбка требовала ответа.

– А где ты оцарапалась?

По-прежнему улыбаясь, она ответила смущенным взглядом.

Этого он ожидал. И не поверил.

– Я… – и эта мысль разрешила некую внутреннюю каденцию, – хочу про тебя знать! – Он был внезапно и ошеломительно счастлив. – Ты здесь давно? Откуда ты? Милдред? Милдред – а как фамилия? Почему ты сюда пришла? А сколько тут пробудешь? Любишь японскую кухню? А стихи? – Он засмеялся. – Тишину? Воду? Чтобы произносили твое имя?

– Ну-у… – Он видел, что она страшно довольна. – Милдред Фабиан, и на самом деле меня все называют Милли, как Тэк. Просто Джон считает, что, когда приходят новенькие, надо поофициальнее. Я здесь училась в университете штата. Вообще я из Огайо… из Эвклида?

Он кивнул.

– Но в местном универе прекрасный факультет политологии. Раньше был. Поэтому я приехала сюда. И… – Она опустила глаза (карие, сообразил он с задержкой памяти в полсекунды, глядя на опущенные пшеничные ресницы, – карие с медной подкладкой, медной, как ее волосы). – Я осталась.

– Когда все случилось, ты была здесь?

– …да.

Он расслышал вопросительный знак – крупней любого, что найдется в шрифт-кассе.

– А что… – и когда он произнес: – случилось? – ему уже не хотелось знать ответ.

Ее глаза расширились, снова опустились; плечи ссутулились; спина округлилась. Она потянулась к его руке, что лежала между ними на скамье в своей клетке.

Двумя пальцами взяла блестящий кончик ножа, и он почувствовал, как его ладонь повисла на сбруе.

– А можно… я всегда… ну, можно ими… – Она оттянула кончик ножа вбок (на запястье надавило, и он напряг руку), отпустила: приглушенный дмммм. – Ой.

Он не понял.

– Я все думала, – пояснила она, – звенят ли они. Как музыкальный инструмент. Все ножи разной длины. Я думала, если они умеют делать ноты, на них, наверно, можно… играть.

– На ножевой стали? По-моему, она недостаточно хрупкая. Колокольчики и всякое такое – они из железа.

Она склонила голову набок.

– Звенит хрупкое. Стекло, например. Ножи прочные, это да; но слишком гибкие.

Спустя миг она подняла глаза:

– Я люблю музыку. Хотела основной специальностью взять. В универе. Но политология была так хороша. По-моему, я с тех пор, как поступила, не видела в Беллоне ни одного японского ресторана. Но было несколько хороших китайских… – Что-то произошло с ее лицом – как будто узел развязался, изнеможение пополам с отчаянием. – Мы стараемся как можем, понимаешь?..

– Что?

– Мы стараемся как можем. Ну, здесь.

Он слегка кивнул.

– Когда все случилось, – тихо сказала она, – был ужас.

«Ужас» прозвучал абсолютно сухо; он вспомнил, как таким же тоном человек в коричневом костюме однажды произнес «лифт».