|
Но спустя всего неделю, после полуподпольной, а потому дорогущей гименопластики, она узнала, что Павел, ее Павел, чудом выжил в страшной автокатастрофе; тут же устремилась к нему, пролетев полстраны, только чтобы узнать, что этот олух без памяти влюбился в приставленную к нему медсестру и даже успел сделать ей предложение. Сейчас, в свои зрелые двадцать шесть, Татьяна понимала: подобное поведение ее избранника недвусмысленно указывало на то, что не получится из Павла правильного спутника жизни, и надо было тихо уступить его той хитрожопой медичке-лисичке. Но тогда… тогда для нее мир обрушился, и единственным избавлением от страданий виделась мгновенная смерть. Впрочем, Таня быстро взяла себя в руки – и в бою за руку и сердце любимого одержала безоговорочную победу за явным преимуществом, так что бедная соперница не успела даже понять, откуда, собственно, обрушился на нее нокаутирующий удар. И – что несравненно важнее! – сам «предмет» тоже ничего не понял, искал причину столь стремительного краха своего романа с любимой Варенькой в чем угодно, только не в действиях любимой Танечки.
Свадьба была роскошной, первая брачная ночь… так себе, особенно если учесть, что некоторую часть этой ночи новобрачная провела в глубоком обмороке, вызванном болевым шоком от чрезмерно бурной дефлорации. Повторной. Следующие разы были несколько приятнее, но… В общем, личный опыт привел Татьяну к убеждению, что секс – самая завышенная величина на шкале человеческих ценностей. Один голый человек лежит на другом голом человеке, оба пыхтят, потеют, стонут, причиняют друг другу массу неудобств. Трение, жар, немного смазки. Поршень гуляет в цилиндре. Туда-сюда, туда-сюда, чух-чух, наш паровоз, вперед лети, в ложбине остановка… Ка-айф! Нетушки, спасибо. Есть и другие источники наслаждения – от доброй пробежки свежим утром до рюмочки холодной водки под молочного поросеночка… Не говоря уже о наслаждении риском, преодолением, трудной победой… К тому же эта нелепая постельная гимнастика породила на свет ее личную катастрофу по имени Анна, Нюта, Нюточка. Доченька, в которой так определенно угадывалась копия матери – но копия зеркальная, с обратным знаком. Всей душой, всем сердцем, всем естеством своим стремилась Татьяна полюбить этого маленького человечка, но, подобно тому, как частицы с противоположными зарядами взаимоуничтожаются, попав в силовое поле друг друга, так, оказавшись рядом, и мать, и дочь начинали умирать, причем не метафорически, а вполне буквально – с химическими ожогами, остановкой дыхания, комой и реанимацией… Медицина была бессильна – впрочем, иного ждать не приходилось, поскольку дело тут было совсем не медицинского свойства… Павел остался с дочкой, а Татьяна… Татьяна продолжила умирать уже в одиночку. В густом чаду алкоголя, наркотиков, беспорядочных связей течение времени ощущалось слабо, однако понимание того, что процесс затянулся, нарастало снежным комом, и в один особо паскудный ноябрьский день она без сожалений вкатила себе «золотой укол» – и улетела в уверенности, что обратно уже не прилетит. Но в тот раз ее смерть забрали себе верные Санчо-Пансы, Анджелка с Якубом, явившиеся в тот момент, когда она уже воспарила над маковыми полями, и поспешившие вмазаться остатками того, что им не предназначалось. Она же, «переломавшись» в спасительном бесчувствии, очнулась уже в другом мире. Владыка этого мира представлялся ей рогатым и темноликим; наместником же Владыки, своего рода замом по земным делам, служил все тот же Вадим Ахметович Шеров, уже перебравшийся сам и перетащивший ее в Москву. Много подвигов совершила Татьяна под эгидой Владыки и под водительством Шерова – если мерить по шкале грехов, то никакой шкалы не хватит… С другой стороны, из семи смертных грехов христианского канона за собой она может признать, по самому строгому счету, разве что эпизодическое чревоугодие, и то в варианте не обжорства, а гурманства, или, как выражаются святые отцы, «гортанобесия». |
