Он обнял Воронина рукой за плечи и повел к завешенному красными шторами окну. Там стояли два стула — намного удобнее и изящнее, чем в приемной, но такие же старые.

— Садись, — кивнул Круглов.

Он подошел к столу и через несколько секунд вернулся с громоздкой бронзовой пепельницей в форме перевернутой вверх ногами черепахи.

Взглянув на нее, Воронин отметил, что к полудню генерал выкурил уже восемь сигарет — на три больше его дневной нормы. В пепельнице находилось еще несколько окурков. Судя по маркам сигарет, они принадлежали трем совершенно разным людям. Самые верхние, с серым фильтром — скорее всего старику. Два окурка без фильтра со специфическим оттиском зубов оставил не кто иной, как подполковник Свиридов, возглавляющий экспертный отдел. Принадлежность остальных окурков установить не удалось.

— Закурим? — предложил Круглов, протягивая пачку сигарет.

— Спасибо. У меня лимит.

— Вот как! — генерал вопросительно поднял брови.

— Бросаю курить. Каждые два дня на одну сигарету меньше.

— Получается?

— Тяжело.

Генерал понимающе кивнул. Для того чтобы бросить курить, нужна сила воли, такая, как у Алексея Воронина. А вот ему самому, наверное, это не под силу.

Повертев сигарету в пальцах, он со вздохом сунул ее в рот и закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, он спросил:

— Видел старика, что вышел отсюда?

— Да.

— Что ты о нем думаешь?

Воронин пожал плечами.

— Кто-то из бывших.

Генерал одобрительно кивнул.

— Верно. Этот старик — генерал Ткаченко. Слыхал о таком?

— Слышал. Я считал, что он давно умер. Сколько ему?

— Где-то за восемьдесят пять, и, как видишь, он еще довольно крепкий и бодрый, — произнес Круглов. — В свое время генерал-полковник Василий Иосифович Ткаченко курировал спецслужбы, в том числе и КГБ. Фигура очень значительная. Даже сейчас, спустя столько лет, к его голосу прислушиваются. Он еще очень многое может.

Генерал сделал паузу. А Воронин терпеливо ждал продолжения. Предисловие, конечно, очень интересное, но основная часть разговора, ради которого его вызвали в срочном порядке, еще не прозвучала.

— А какое, собственно говоря, отношение к генералу Ткаченко имею я? — задал вопрос он.

Озабоченно сдвинув брови, Круглов долго вглядывался в каждую черту лица подчиненного, пытливо изучая, словно увидел впервые, упрямый взгляд из-под густых русых бровей, тяжелый подбородок, немного выдающиеся на восточный манер скулы.

— Хорошо. — наконец он решился.

Поднявшись со стула, генерал подошел к письменному столу и вынул из ящика зеленую пластиковую папку, туго набитую бумагами.

— Прежде всего я хочу предупредить: дело, которое я собираюсь тебе поручить, очень серьезное. От его исхода зависит многое. Наше повышение в том числе. Согласись, генеральские погоны тебе подошли бы намного больше. Ты их заслужил. Я уже не говорю о том, что в случае удачного исхода твое имя окажется у всех на слуху, о тебе узнают наверху, — увидев, что полковник хочет возразить, генерал знаком руки остановил его. — Знаю. Знаю. Ты хочешь сказать, что тебя политика не интересует. Но поверь мне, человеку, который на этом съел зубы, вся наша жизнь — сплошная политика. Когда-нибудь это может тебе очень пригодиться. Так что сперва хорошенько подумай, а потом решай. В общем, я хочу сказать, это — твой шанс.

Воронин с сомнением покачал головой.

— И Ткаченко в состоянии это исполнить?

— У него осталось много друзей. А должников еще больше.