Белесый призрак мелькнул за воротами и сразу исчез. Глухо стукнул камень о камень, что-то зашуршало, и монстр на миг появился среди развалин башни. Калеб был недвижим. Весли Кинг, старательно изображая обессилевшего, приподнялся на локте, застонал и с воплем рухнул на мокрую землю. Актер он никакой, но стонет очень натурально, подумалось Калебу.

Дождь прекратился, но пелена туч все еще затягивала небо. В тусклом свете умирающего дня город выглядел особенно мрачным; чудилось, что древние демоны, некогда обитавшие в нем, ожили на какое-то время и смотрят на Охотников тысячей жадных глаз. Смотрят и ждут, когда среди руин разыграется новая драма и на камни падет кровь героя или сраженного им чудовища.

Калеб не уловил тот миг, когда стремительная тень скользнула к Весли Кингу. Только что пространство перед воротами было пустым, на стене и башнях – ни движения, но не прошло и доли секунды, как яростный вопль Весли разорвал тишину. Тощая голая тварь оседлала его, прижав одной рукой Охотника к земле, а другой дергая оплечье кирасы, защищавшее шею. Должно быть, монстру не терпелось добраться до сонной артерии, и он никак не мог сообразить, отчего добыча такая жесткая, почему, вместо треска костей и предсмертного вскрика, она все еще вопит и шевелится.

– Вот ты и попался, приятель, – едва слышно шепнул Калеб, поднимая лучемет. Тонкая фиолетовая игла прошила висок одержимого, он вздрогнул и повалился прямо на Весли. Тот с проклятием отшвырнул легкое тело к стене – с такой силой, что череп треснул, ударившись о камень. Затем Весли поднялся, сжимая в левой руке кинжал.

– Ну, теперь-то я разделаю ублюдка!

– Назад, – велел Калеб. – Ты без шлема и щитка, так что к нему не приближайся. Назад, я сказал! Шагай к платформе, живо!

Весли Кинг с ворчанием отступил. Его нагрудный панцирь казался изжеванным, весь во вмятинах, словно по кирасе с неимоверной силой прошлись тяжелым молотком. Броня из модифицированного пластика была легкой и гибкой, но прочностью не уступала стали; помять или пробить ее могли разве что клыки тираннозавра. Покосившись на эти страшные следы, Калеб хмыкнул, освободил из магнитных захватов клинок и зашагал к трупу одержимого.

По наросту за его плечами прокатывались волны, горб трепетал и подрагивал – гидра спешила выбраться наружу и подыскать нового носителя. Охотник точным ударом рассек кожу на спине мертвеца, словно вскрыл застаревшую гнойную язву. Темный бесформенный сгусток, сросшийся с плотью человека, зашевелился энергичнее, приподнялся и внезапно выстрелил вверх и в стороны десятки нитей с острыми ороговевшими концами. Они ударили по броне и лицевому щитку Охотника, бессильно опали, втянулись стремительно в тело гидры и ударили снова.

– Во имя Жизни и Света, – произнес Калеб древнюю формулу, девиз Монастырей. Острие его клинка крест-накрест перечеркнуло темный сгусток, затем он наклонился, поддел тварь рукой с растопыренными пальцами и вырвал из мертвой плоти Гауба.

Издыхая, гидра корчилась у его ног. Калеб оттащил труп к платформе, потом вернулся и сжег останки гидры из огнемета. Запах был неприятный, мерзкая вонь, по правде говоря, но он не морщился, ибо запах был привычен и знаком – охота часто заканчивалась огненной стерилизацией. Для Потомственного Охотника то был запах победы.

Защелкнув на бедре клинок, Калеб направился к платформе, висевшей у самой воды. Весли Кинг уже взвалил на нее тело погибшего и сидел с края, поигрывая ножом.

– Отрежем ему голову?

– Зачем?

– На всякий случай. Его мозг пронизан нитями.

Калеб покачал головой.

– Гидра мертва, и нити просто сгниют.