– Да. Разумеется. Без всякого желания с моей стороны. Даже без намека на желание. Но с безоговорочной покорностью. Как положено клону умершей жены.

Она говорила резкими отрывистыми фразами, кусая губы и глядя в пол. Что-то здесь не так, подумал Калеб; Авалон – цивилизованная планета, где личная свобода граждан ничем не ограничена. Большое дело, клон ты или не клон! Древний способ воспроизводства давно уже не был единственным – в Галактиках практиковалось искусственное оплодотворение, яйцеклетки помещали в инкубатор или замораживали на неопределенный срок, и колонисты везли их в новый мир сотнями тысяч – будущих работников, солдат, ученых и правителей. Клонирование тоже не было под запретом, хотя существовали кое-какие ограничения. Обычно клонировали погибших детей, взрослых – не так часто, ибо клон отнюдь не являлся точной копией прежней личности и мог вырасти совершенно другим человеком, с иными талантами и склонностями. Так или иначе, но клоны росли, взрослели и проходили лет за двадцать пять все стадии, положенные человеческому существу, от младенчества до зрелости. Среди Охотников часто встречались клоны, особенно в династиях, веками занимавшихся своим опасным ремеслом.

Вытащив гребешок, он сунул свою находку в карман девушки, потом обнял Дайану и коснулся губами ее губ. Поцелуй был легкий, нежный – пугать ее Калебу не хотелось.

– Я не очень знаком с авалонскими обычаями… Ваш брак допускает небольшие вольности?

– Я допускаю. – Дайана потянулась к его губам.

– Тогда мне повезло. Все же у тебя был выбор: я или Десмонд.

– Десмонд? – Она вдруг рассмеялась. – Десмонд, надо же! Он ведь…

– Дьявол с ним, с Десмондом, – сказал Калеб. – Не хочу о нем слышать!

И снова поцеловал ее в губы.

– Удачно получилось, – пробормотал Калеб, переступив порог. Движения Охотника были бесшумными, но монах все же почуял его и обернулся. Лицо брата Хакко походило на застывшую маску: узкая щель рта, бледная кожа, глаза с неподвижными темными зрачками.

Калеб обогнул стол из легкого пластика и опустился в кресло. Между ним и священником было шесть шагов. С минуту они сидели и смотрели друг на друга. Сидели не шевелясь, но чудилось, что воздух в гостевом куполе сгустился в незримую тучу и сейчас сверкнет молния.

Наконец губы брата Хакко дрогнули:

– Что-то забыл, Охотник?

– Не имею такой привычки, монах.

– Тогда зачем ты вернулся?

– У меня контракт с Архивами. Я должен его выполнять.

– Выполняй. При чем тут я?

Калеб будто не слышал его.

– Контракт означает, что сьона Кхан – под моей защитой. Никто не смеет посягнуть на ее тело, здоровье и разум. Но ты это сделал, монах.

– Во имя Жизни и Света! Ты сошел с ума! – Зрачки адепта стали расширяться. – Посягнуть на тело женщины! И как, по-твоему, я ухитрился это совершить?

– Я слышал о генетической операции, что превращает вас в бесполых тварей, – промолвил Калеб. – После этого, как всем известно, телесные радости монахов не влекут. Но кроме тела у женщины есть еще разум и здоровье.

– Есть, – подтвердил брат Хакко, и его губы насмешливо скривились. – Есть. Какое тебе до этого дело, землянин?

– Не надо пустой болтовни. Что ты сделал с Дайаной Кхан? Отвечай!

Он слегка подался вперед, не спуская глаз с монаха. Огромные зрачки были словно два провала на бледном лице. Созерцать их явно не стоило, но Калеб не мог отвести взгляда. Не мог и не хотел, понимая, что произошедшее с Дайаной лишь предлог, повод для испытания силы, его собственной и силы экзорциста.