Она хотела бы видеть, какие глаза сделает тетя София, когда узнает, что это было вовсе не солнце и что слова ее, Греты, верны.

«Да ведь это — Эмма! — подумала девочка. — Она только представляется, что боится, на самом же деле сидит там, в комнате. Надо хорошенько попугать ее!»

В эту минуту дверь бесшумно отворилась, маленькая ножка переступила высокий порог, а затем сквозь узкую щель проскользнуло что-то белое. Правда, белого передничка и кокетливого платья горничной не было видно, так как густой вуаль окутывал фигуру с головы до ног, так что концы его волочились по полу, но… но тем не менее это все-таки была Эмма; именно у нее были такие ножки: она всегда носила хорошенькие туфельки с высокими каблуками и бантиками.

«Вперед! — решила Маргарита. — То-то будет веселая шутка!»

С ловкостью котенка девочка выскользнула из своей засады, догнала белую фигуру, охватила ее сзади обеими руками и повисла всей тяжестью своего детского тельца; при этом ее рука попала в мягкую волну распущенной косы; она крепко ухватилась за прядь волос и в наказание за «глупую шутку» так сильно дернула ее, что голова закутанной фигуры совсем откинулась назад. В коридоре раздался громкий крик испуга, за ним последовал жалобный стон. Все, что произошло потом, случилось так быстро и неожиданно, что девочка никогда впоследствии не могла отдать себе в том ясный отчет. Она почувствовала, что ее кто-то схватил так, что она чуть не потеряла сознания; ее маленькое тельце отлетело, как мячик, почти до самого выхода из коридора и упало на пол.

Совсем оглушенная Маргарита лежала с закрытыми глазами, и когда, наконец, она подняла веки, то увидела отца, наклонившегося над нею. Она почти не узнала его и, испугавшись, невольно закрыла глаза; у него был такой вид, как будто он не знал, задушить ли ему девочку, или растоптать ее.

— Вставай! Что ты тут делаешь? — крикнул он почти неузнаваемым голосом и затем резким движением поставил ее на ноги.

Маргарита молчала. Страх и непривычное грубое обращение сковывали ее уста.

— Ты не понимаешь меня, Грета? — спросил он, немного овладев собой. — Я хочу знать, что ты тут делаешь?

— Я шла к тебе, папа, но дверь была заперта, и тебя не было дома.

— Не было дома? Глупости! — сердито произнес Лампрехт, толкая ее вперед, — дверь не была заперта, говорю я, ты просто не сумела открыть ее! Я был здесь, в красной гостиной, — и он указал на дверь, по направлению к которой толкал девочку, — когда услышал твой крик.

Маргарита уперлась ногами в пол, так что ее отец тоже должен был остановиться, и обернулась к нему.

— Это не я кричала, папа, — сказала она, широко раскрыв глаза от изумления.

— Не ты? Кто же тогда? Не станешь же ты уверять меня, что, кроме тебя, здесь был еще кто-нибудь?

Лицо Лампрехта было совсем красным, как всегда, когда он сердился, а глаза угрожающе сверкали.

Ее заподозрили во лжи! В девочке, бывшей олицетворением правдивости, возмутилась каждая капля крови.

— Я не сочиняю, папа, я говорю правду, — произнесла она, смело и честно посмотрев в его сверкающие глаза, — можешь быть уверен, что здесь кто-то был; это была девушка; она вышла из комнаты, знаешь, где я видела лицо и светлые волосы: да, она вышла оттуда и была в туфлях с бантиками, а когда она побежала, то я слышала, как ее каблуки застучали по полу.

— Ты с ума сошла? — крикнул Лампрехт и быстро повернулся.

Розовое облачко тем временем уплыло дальше, и в маленькое окошечко виднелось лишь бледное небо, коридор был погружен в сероватый полумрак.