С каждой ночью лицо Рашеда становилось все мрачнее. Тиша купила картину, морской пейзаж, и повесила ее над очагом как намек, смысл которого остался для Кориша темен. Украдкой, но как можно чаще Тиша старалась привлечь внимание Рашеда к этой картине. Великолепно исполненный пейзаж с пенными валами и черным штормовым морем был воплощением того, что всем им было недоступно, – свободы.
И вот настала ночь, когда Тиша поняла, что Рашед доведен до предела. Она несколько раз заговаривала с ним, но он упорно отмалчивался. Настало время сделать последний шаг. И Тиша стала дожидаться следующего вечера, когда все они только‑только проснутся после захода солнца.
Они собрались в главной зале и занимались повседневными делами, когда Тиша наклонилась к Коришу и прошептала ему на ухо:
– Пару ночей назад я видела на ярмарке твою мать. Старая ведьма сидела в палатке и продавала себя за два медных гроша…
Прочие ее оскорбления были, как правило, язвительно‑утонченны – эту манеру Тиша переняла у аристократов и так искусно подбирала слова, что Кориш в своем невежестве мог бы счесть их дружеской подначкой. Никогда прежде Тиша не оскорбляла его так бесстыдно и грубо.
Ноздри Кориша раздулись, и он словно оцепенел. А потом ударил Тишу по лицу с такой силой, что она отлетела к стене.
Тиша сморщилась от боли. Голова у нее загудела как колокол, в глазах потемнело. Мгновение растянулось в вечность. В темноте, охватившей ее, не слышно было ни слова, ни звука, лишь тоненько звенело у нее в ушах. Она ошиблась. Неверно оценила настроение Рашеда. Второй попытки ей не сделать. После того что она натворила сегодня, Кориш больше не поддастся на ее уловки.
Наконец зрение вернулось к ней. Кориш стоял у стола, не успев еще опустить замахнувшуюся руку. Сзади на него летел, прыгнув через стол, Рашед. Он оскалил клыки, лицо его исказилось яростью, из горла рвалось бешеное рычание. В полете он ухитрился схватить рукоять меча Кориша, лежавшего в ножнах на столе.
Кориш обернулся на яростный рык за спиной. Глаза его не раскрылись от изумления, а, напротив, сузились, как у загнанного в угол пса. Он открыл рот, готовясь выкрикнуть приказ, которому Рашед не мог не подчиниться.
Рашед вскинул руку, стремительно дернулось запястье. Ножны соскользнули с меча, и, прежде чем они ударились о пол, клинок прочертил в воздухе металлический сверкающий след.
Тиша услыхала слабый хруст, когда меч разрубил шею Кориша. Голова его, отлетев, ударилась о каминную полку, и черная кровь хлынула струей, заливая стену.
Ножны наконец‑то с грохотом упали на пол.
Тиша съежилась, припав к стене. Рашед приземлился по другую сторону стола в тот самый миг, когда обезглавленное тело Кориша обмякло и шлепнулось на пол. Отрубленная голова, прыгая, точно мячик, подкатилась к ногам Рашеда.
Тиша моргнула и наконец осознала, что все кончилось.
После стольких лет трудов, интриг, опасных игр все свершилось в одно мгновение. Тиша смотрела, как черная неживая кровь вытекает из обрубка шеи на покрытый соломой пол. Все, кто был в зале, застыли не шевелясь.
Первым вышел из оцепенения Парко. Нервно захихикав, он мягко, по‑кошачьи прыгнул к трупу, припал к полу, принюхался… и истерически захохотал.
– Ты… – пролепетал Крысеныш, – ты убил его!
Гнев вышел из Рашеда, точно воздух из проколотого пузыря. Пошатываясь, неуверенно сжимая в руке меч, он тупо смотрел на обезглавленное тело. Лицо его было белым как снег. Затем он поднял голову и встретился взглядом с Тишей.
Она не собиралась останавливаться на достигнутом.
– Сожалеешь? – почти гневно спросила она. – Сожалеешь, что сделал это?
– Теперь уже поздно, – ответил Рашед. Он бросил меч на каменный пол и бережно помог Тише подняться. Она ничего не сказала, лишь в упор смотрела на него, словно и не слышала ответа. |