Несмотря на то обледеневшую, то заснеженную дорогу, на покрытые толстым слоем снега обочины, на северный ветер, пронизывавший самую лучшую одежду, на иней, покрывавший каждое утро полупрозрачный, хлопавший на ветру щиток экипажа, крыши, кусты и деревья, вплоть до каждой травинки, видневшейся из-под снега, несмотря на множество других трудностей, которые, казалось бы, должны были парализовать всякое движение, на пути Матильды встречалось немало людей, как ехавших навстречу, так и обгонявших ее на лошадях, мулах и ослах, в двуколках, а то и пешком.

Этьен, постоянно разъезжавший по своим многочисленным делами, говорил ей, что ни в какое время года ни разу не видел ни одной пустынной дороги.

В затуманенном недомоганием сознании Матильды чередой проходили едва замеченные люди, обрывки фраз, события, лишенные будущего. Она снова видела богадельню близ Орлеана, где остановилась в надежде провести спокойную ночь. Увы! Ни одна из женщин, расположившихся на широких постелях с белоснежным бельем в общей комнате, не заснула ни на минуту из-за одной путешественницы, у которой с самого вечера начались родовые схватки! Палата, отведенная для рожениц, была переполнена, и ей пришлось остаться со всеми до самого рассвета, когда она наконец произвела на свет ребенка. Его приняла акушерка, после чего женщины, которым так и не удалось выспаться, стали успокаивать молодую мать и давать ей бесчисленные советы.

В другой раз они наткнулись на лежавшего в снегу посреди дороги пьяницу, храпевшего, как кузнечные мехи, положив голову на какой-то узел. Пришлось долго трясти его, чтобы он очнулся, а потом успокаивать, выслушивая злобные проклятья и ругань, прежде чем продолжить путь.

Под ее опущенными веками прошло также необъяснимое видение женщины в черном, шедшей как сомнамбула по самому краю дороги в одеянии из грубой шерсти навстречу ее экипажу, с остановившимися глазами и неподвижной головой, словно она ничего не видела и ничего не чувствовала, несмотря на ледяной северный ветер и мерзлую грязь, которую она месила своими босыми ногами…

Матильда горела в жару. Теперь, когда прошел шквал лихорадочной дрожи, ее пожирал огонь! Мигрень, словно танцуя, барабанила в виски, сердце колотилось, глаза горели, горло пересохло.

— Я хочу пить, — проговорила она, не повышая голоса и не надеясь на то, что ее услышат.

Дверь открылась почти мгновенно. Вошла Флори, осторожно несшая наполненный до краев стакан.

— Выпейте это, мама. Это отвар из лекарственных трав, он очень помог Агнес, когда она болела прошлой зимой.

Вместе с поднимавшимся от кипящей жидкости паром по комнате распространился запах растений. Сильно подслащенный медом, настой не был неприятен на вкус. Матильда опустошила стакан. На ее лоб легла прохладная рука.

— Вы вспотели, это хорошо.

— Да, при простуде очень полезно пропотеть!

Матильда попыталась улыбнуться, но мышцы отекшего, воспаленного лица не поддались этой попытке.

Она раскашлялась.

— Я натру вам грудь ароматической мазью, которой в прошлом году также натирали Агнес.

— Видит Бог, я приехала в Вансэй не для того, чтобы добавлять вам забот, наоборот, чтобы помочь вам нести груз, легший на ваши плечи!

Молодая женщина склонила над лицом матери свое, переполненное нежностью.

— Само ваше присутствие для меня уже благо, — горячо сказала она. — Заниматься вами, заботиться о вас, лечить — все это отодвигает мои тяжелые мысли, помогает больше, чем вы могли бы думать, восстановлению моего равновесия.