— Придется нам самим останавливать тебя?

— Вам? Нимандеру, Ненанде? Вам, щенкам? Не смеши, Кедевисс.

— Если…

Атака была молниеносной — рука сомкнулась на ее горле, вторая зажала рот. Она ощутила, как ломается гортань. Пошарила у пояса, ища кинжал… Он развернул ее и бросил наземь так резко, что голова ударилась о камень. Кедевисс теряла сознание, движения стали неуклюжими. Что-то текло из его руки в зажатый рот, что-то, заставившее онеметь губы, челюсти. Проникшее в глотку. Густое как смола-живица. Она подняла взор, увидела мутный блеск в глазах Умирающего Бога — нет, уже не умирающего, освобожденного — и подумала: «Что мы наделали?»

Он шептал: — Я мог бы остановиться. Ты стала бы моей. Какое искушение.

Но мерзость, истекавшая из руки, только нарастала, разбухала, скользя словно жир, проникая в горло, разворачиваясь в кишках.

— Но ты можешь вырваться — всего на миг, но этого хватит, чтобы предупредить. Не могу такого позволить.

В местах касания яда рождалось мгновение экстатического желания, растекалось по телу… но тут же проглатывалось онемением и еще чем-то… темным. Она могла ощутить, как гниет заживо.

«Он меня убивает». Но понимание не смогло пробудить ушедшие силы.

— Видишь ли, остальные мне нужны, — шептал он. — Чтобы мы могли придти компанией, чтобы никто ничего не заподозрил. Мне нужен путь внутрь, вот и всё. Погляди на Нимандера. — Он фыркнул. — В нем нет коварства. Совсем нет. Он будет моим щитом. Моим щитом.

Он уже не сдавливал ей шею. Не было нужды.

Кедевисс смотрела на него, умирая, и в последний миг подумала: «Нимандер… безобидный? О, но ты не…» А потом наступило ничто.

Ничто, о котором не смеют говорить жрецы, не пишут священные книги, которое не славят провидцы и пророки. Ничто ничто. Ожидание души.

Пришла смерть, и душа ожидает.

Араната открыла глаза, села, коснулась плеча Нимандера. Тот пробудился, вопросительно оглядел на нее.

— Он убил Кедевисс, — едва слышно сказала она.

Нимандер посерел.

— Она была права, — шептала Араната. — Нужно быть осторожными. Ничего не говори, никому, или все умрут

«Кедевисс».

— Он утащил тело к пропасти, сбросил. Теперь создает видимость ее небрежности — будто бы она поскользнулась. Он придет к нам, объятый испугом и горем. Нимандер, не выказывай сомнений, понял?

И она увидела, что горе затмило в нем все иные страсти — по крайней мере, на время. Хорошо. Это необходимо. Увидела, что гнев, ярость еще придут, но станут нарастать медленно. И она сможет поговорить с ним, придать нужные силы.

Кедевисс первой увидела истину — или так кажется? Однако Араната знала: смиренность Нимандера — не врожденный порок, не фатальная слабость. Нет, смиренность — выбор, им сделанный. Путь его жизни. И этому были свои причины.

Легко увидеть такое — и понять неправильно. Легко увидеть в смирении падение, поверить, что падение необратимо.

Скол совершил эту ошибку в самом начале. Как и Умирающий Бог, считающий, что мысли Скола несут истину.

Она опустила взор, увидела, что слезы не потекли по его лицу, что он ждет появления Скола с вестью о трагической случайности. Араната кивнула и отвернулась, изображая, что спит.

Где-то за пределами лагеря ждала душа, недвижная, как испуганный заяц. Грустно. Араната глубоко любила Кедевисс, восхищалась ее умом, ее чувствительностью.