Раллик не сразу подошел к ним. Он взял кубок, не садясь. — Крокус должен был быть здесь.

— Был, но ушел.

Коль вздрогнул: — Ушел? Муриллио так мало для него значил, что он сразу ушел?

— Он ушел, — пояснил Крюпп, — чтобы найти Горласа Видикаса.

Коль поднялся, громко выругавшись. — Глупец… Видикас покрошит его! Раллик…

Ассасин уже опустил кубок и повернулся к выходу.

— Стой! — бросил Крюпп тоном, которого оба мужчины никогда за ним не замечали. — Оба стойте! Возьми вино, Раллик. — Теперь и он поднялся из-за стола. — Нужно выпить в память о друге. Здесь, сейчас. Раллик, ты не догонишь Крокуса, ты опоздаешь. Послушайте же Крюппа, вы оба. Месть не творят в спешке…

— Так что, Раллик должен позволить Видикасу убить еще одного друга?

Крюпп поглядел на ассасина: — Ты лишился веры, Раллик Ном?

— Что за вопрос?

— Ты не можешь остановить то, что уже случилось. Он уже вышел на опасную тропу. Разве ты не понял это тогда, за дверями гостиницы?

Коль потер лицо, как будто удивляясь, почему не приходит блаженное онемение от выпитого вина. — Крокус действительно…

— У него новое имя, — вмешался, кивнув, Раллик. — Имя, которое он явно заслужил на опасной тропе.

— Резак, да, — сказал Крюпп.

Коль переводил взгляд с одного приятеля на другого. Затем он снова шлепнулся на стул. Он сразу постарел на сотню лет. Плечи опустились. Он потянулся к бутылке и налил себе еще вина. — Будут последствия. Видикас не… одинок. Ханут Орр, Шарден Лим. Что бы не случилось, рябь пойдет по всему городу. Боги, будет большая заваруха.

Раллик хмыкнул: — Ханут Орр и Шарден Лим. Я их повстречаю, когда нужно будет.

Глаза Коля блеснули. — Ты прикроешь спину Резака. Отлично. Мы сможем позаботиться… то есть ты. А от меня пользы нет — и никогда не было. — Он ссутулился, заскрипев стулом, и отвел глаза. — Что за вино такое? Ничего не чувствую.

— Муриллио, — сказал Крюпп, — был бы не рад увидеть тебя стоящим вдрызг пьяным на его похоронах. Уважь его, Коль. И сейчас, и в дальнейшем.

— Пошел ты.

Раллик Ном ударил Коля по лицу тыльной стороной ладони. Коль упал и тут же вскочил, яростно нашаривая на поясе резную рукоять ножа. Мужчины принялись сверкать глазами друг на друга.

— Прекратите!

Бутылка ударилась о пол, забрызгав ноги Коля и Нома. Оба удивленно обернулись, а Миза прорычала: — Вот тебе, Коль! Засунь в глотку целиком и подавись! А мы пока отдадим последние почести, проводим его в склеп, повозка прибыла. Время пришло — не ваше, его время. Испортите последний день Муриллио — будете жалеть до конца дней. Клянусь дыханьем Худа, я вам не прощу!

Коль пригнул голову, сплюнул кровь. — Забудем же, во имя Муриллио.

Раллик кивнул.

Ирильту вдруг вырвало за стойкой бара. Бульканье и кашель заглушили все иные звуки.

Коль выглядел пристыженным.

Крюпп положил ему руку на плечо. И советник тут же зарыдал так безнадежно, что не выдержали бы ничьи нервы. Раллик отвернулся, закрыв лицо руками.

Выжившие не скорбят сообща. Они скорбят наедине с собой, даже находясь в одном месте. Горе — самое одинокое их чувств. Горе изолирует, и все ритуалы, обряды, объятия служат лишь отчаянными попытками пробиться сквозь барьер.