Дети не издали ожидавшихся Хваткой криков удивления — вообще все существа молчали. Женщину внезапно охватило подозрение: эти твари не хозяйничают в здешних местах. Нет, они ведут себя как жертвы. Она увидела груды камней по бокам входа — ими заваливают пещеру с наступлением вечера.

Захватчики повели ее внутрь. Пришлось низко пригнуться, чтобы не расцарапать лоб о закопченный, неровный потолок. Дети бежали рядом. За единственным каменным очагом пещера продолжалась, уходя в темноту. Закашлявшись от дыма, она почти ощупью обогнула очаг и пошла в глубину. Копья толкали ее сзади. Плотная земля пола была завалена мусором, поверхность начала понижаться, появились уступы — она скользила, чуть не падая.

И вдруг копья с силой подтолкнули ее.

Испуганно крикнув, Хватка полетела вперед, скользя по мокрому полу, словно он был вымазан жиром. Она пыталась хоть за что-то ухватиться, но руки молотили по пустоте — а потом исчез и пол. Она падала.

Неожиданное падение Харлло быстро закончилось среди острых камней. Резко заболела спина, бедро и лодыжка. Столкновение ошеломило его. Он едва расслышал, как нечто падает рядом, расслышал треск и хруст.

Через некоторое время он начал шевелиться. Раны болели зверски, он чувствовал, как течет кровь — но, похоже, кости остались целы. Он медленно подполз туда, где упал Бейниск, и расслышал хриплое дыхание.

Пошарив рукой, Харлло обнаружил податливую плоть. Мокрую, сломанную. Что-то коснулось пальцев. Он отпрянул.

— Бейниск!

Тихий стон, снова хриплое дыхание.

— Бейниск, это я. Мы добрались вниз… мы ушли.

— Харлло? — Голос был страшен, полон слабости и боли. — Расскажи…

Он подобрался к Бейниску, отыскал глазами очертания тела. Нашел лицо, склоненное в его сторону. Харлло встал на колени, приподнял голову друга — ощутив, как под ладонями, под кожей Бейниска шевелятся какие-то осколки — и как можно нежнее опустил голову себе на бедра.

— Бейниск…

Половина лица была разбита. Чудо, что он еще может говорить. — Мне снился, — шепнул он, — снился город. Я плавал в озере… я носился в волнах. Расскажи мне, Харлло. Расскажи о городе.

— Ты скоро сам его увидишь…

— Расскажи.

Харлло погладил лоб друга. — В городе… Бейниск, в городе есть лавки и магазины, и у всех есть деньги, и все могут купить что захочется. Там есть золото и серебро, чудесное серебро, и люди рады отдать его любому, кому оно нужнее. Никто ни о чем не спорит — да и зачем? Там нет голода, нет никаких болезней, Бейниск. В городе любой ребенок имеет маму и папу… и мама любит ребенка всегда — всегда, и папа не насилует ее. Ты можешь их выбирать. Прекрасную маму, сильного красивого папу — они будут рады позаботиться о тебе — ты увидишь, ты увидишь.

Они увидят, какой ты хороший. Они глядят прямо в сердце, видят его чистым и золотым, потому что ты хотел помогать, ты не хотел быть им обузой, и если ты постараешься, они тебя полюбят, захотят, чтобы ты жил с ними, был с ними. Если не сработает… ну, нужно будет постараться сильнее. Сделать больше. Сделать все возможное.

Ох, Бейниск, в городе… там есть мамы…

Тут он замолчал, потому что Бейниск уже не дышал. Он совсем не шевелился, изломанное тело свернулось на камнях, голова тяжело надавила на колени Харлло.

Оставим их в этот миг.

Город, ах, город. Едва приближается сумрак, загораются синие огни. Люди стоят на кладбище, окружившем приземистые даруджийские склепы, и смотрят, как могильщики заделывают проем.