С тех пор пошло – жена у князя одна, а уж если совсем не люба или еще что, то и любушка тоже одна, а так, чтоб сотенные гаремы держать, – ни-ни. Если княгиня поумней, то, будучи в тягости и не желая упускать мужа, сама ему подсовывала девок покрепче да поладней, но всякий раз другую, чтобы сердце не привыкло, не тянуло потом от родной жены к дворовой любушке. А если девка тоже в тяжести от князя оказывалась, то ни ее, ни дитя больше при княжьем дворе не видели.

Умные родители сыновей пораньше женили, чтобы на блуд не тянуло, а умные свекровушки и любушек подбирали, пока молодая княгиня сама в разум не входила.

Здесь некому было глядеть, матушка княгини Анны далече, свекровь Анна тоже в обители, оставалось самой княгине с мужниной неверностью справляться. Только как, если она в тяжести то и дело, а муж давным-давно с другой знался, и другая эта пригожая да ласковая? Анна тоже старалась ластиться, как могла, но сказывался норов половецкий, от матери полученный, взбрыкивала внучка Котяна, точно норовистая кобылка, принужденная к седлу, потом опоминалась и убеждалась, что муж нашел ласку у соперницы…

Вот и ныне после размолвки заехал Даниил отдыхать душой к ласковой вдове. Раньше бывал часто, а теперь стал заезжать редко, уж больно обижалась Анна за такие поездки.

Злата действительно любила беспокойного князя, она не вмешивалась ни в какие его дела (да и как могла бы?), встречала всегда с радостью, безо всяких укоров за долгое отсутствие, понимала, что не одна она в его жизни. Просто радовалась тому, что приехал, что не забыл, радовалась его ласке и любви. Радовалась и мелким подаркам, привозимым князем, потому что во время его отсутствия это были напоминания о Даниле…

Служанка Златы дело свое знала, и сама она засуетилась, накрывая на стол. Только тут Данила вдруг почувствовал, что и правда проголодался! Но куда больше яств его порадовал мальчонка, появившийся в двери. Он был в одной коротенькой рубашонке, с голой попкой, босыми ножками и всклоченными со сна волосиками.

– Ух ты какой!

Даниил даже замер, настолько мальчонка был похож на маленького Льва!

– Иди ко мне.

Мальчишка постоял, цепляясь за дверную притолоку, подумал и вдруг уверенно шагнул к протянутым рукам князя. Его босые ножки шлепали по полу еще очень неуверенно, видно, только что научился ходить. Даниил подхватил сына на руки, прижал к себе. И тут… мальчик вдруг разревелся! То ли испугался, то ли князь с мороза еще был холодным. Мать бросилась успокаивать:

– Ну что ты, что ты?

Она завернула малыша в свой плат, прижала к груди, стала убаюкивать. Данила смутился, с грустью глядя на эту картину. Вот так вырастет сын и признавать не будет…

– Ты не серчай на него, он со сна такой пугливый, так-то он ко всем идет без крика. А ходить только третьего дня научился.

Даниил подсел ближе, стал гладить светлую детскую головку, видно, его ласка сделала свое дело, мальчик поглядывал уже спокойней, а потом и вовсе потянулся к отцовским рукам. Только теперь князь держал ребенка уже прямо в материнском платке и осторожно.

И ничего он не сможет дать этому ребенку, даже любви вдоволь, потому что уже нашлись доброхоты, донесли Анне о красивой вдове, что жила на дальнем дворе во Владимире-Волынском. Княгиня обиделась, и примирило их только горе из-за смерти старшего сына Иракли. Даниил ничего не обещал жене, ничего не объяснял, но долго не бывал у Златы, сынишка и родился, и вон пошел без него…

– Как крестила?

– Романом…

С печи за ними наблюдала маленькая девочка, такая же светленькая, как мать, и обещавшая стать такой же красавицей. Плохо, если ты рождена не в семье, пусть даже от князя, но еще хуже, если девочка.

Но Даниил вспомнил про подарки, передав сынишку Злате, он протянул ей что-то завернутое в большой красивый плат:

– Посмотри, что там.