Посадский ремесленный люд на всякие дела тут горазд. Но особенно славен Суздаль искусными каменщиками.

Под горой, в зелени деревьев, Александровский монастырь, а в стороне обнесенная высоким тыном женская обитель с деревянными кельями, трапезной, рубленой церковкой и хозяйственными постройками.

Монастырь малый, в нем десятка два монахинь и послушниц. Подъехав к воротам, князь Андрей Александрович спешился и, передав поводья гридню, наказал боярину Ереме:

— Жди меня здесь.

Войдя во внутренний дворик, великий князь осмотрелся. Тихо и безлюдно, будто и жизни здесь нет. Молодая послушница провела князя к игуменье. Пригнувшись под притолокой, Андрей Александрович вошел в келью. В полумраке увидел Анастасию. Она стояла у налоя, спиной к двери, оглянулась, и князь смутно различил ее лицо.

— Здрави буди, Анастасия, — сказал князь.

Игуменья тихо, но внятно выдохнула:

— Здрави будь, великий князь.

— Вот приехал глянуть на тя, Анастасия.

Здесь нет Анастасии, великий князь, здесь игуменья мать Варвара.

— Может, дозволишь присесть, мать Варвара? — чуть насмешливо спросил князь Андрей. — В ногах-то правды, чать, нет.

— Садись, великий князь.

Игуменья дождалась, пока князь уселся, сама присела на скамью напротив.

— Скажи, великий князь Андрей Александрович, что привело тебя сюда?

— Аль не догадываешься? Я ведь и поныне люблю тя, потому просить намерился: вернись.

Игуменья удивилась:

— Как можешь говорить о том? Я Богу служу и от мирской жизни отреклась.

Князь насупился:

— Не Варвара ты, не игуменья, жена моя, Анастасия.

— Была, князь. Но зри во мне и чти во мне мать настоятельницу.

Долго сидели молча, наконец игуменья обронила:

— Очнись, великий князь, на жизнь свою взгляни.

— Чего зрить ее?

— Аль нечего? Ведь всем нам на суде Господнем ответ держать. Всегда ли по правде жил?

— Я не затем к тебе приехал, чтобы обиды выслушивать.

— Великий князь Андрей Александрович, я много грешница и за то у Господа прощения прошу, ты же о своих прегрешениях подумай. А они у тя тяжкие.

— В чем?

— Не одним днем живи. Помни, что скажут о тебе потомки, народ, коему жить суждено.

Князь усмехнулся:

— Ты мыслишь умом монахини, а я — великий князь и живу, как то мне определено свыше.

— Ужли определено свыше не мир нести, а раздор, прожить в ненависти, а у потомков заслужить презрение?

— Умолкни, мать Варвара! — Князь поднялся. — Я подобное от митрополита слыхивал. Молись, игуменья.

Не прощаясь, великий князь покинул келью.

Еще зимой, по первопутку, появился во Владимире ханский посол и велел доставить в Сарай лучших каменщиков. Великий князь назвал суздальских мастеровых. И вскоре погнали в Орду больше сотни русских умельцев.

С весны начали строить в Сарае ханский дворец. Делали его из точеного камня, и получался он великолепным, резным. А мастеровые из Бухары и Самарканда добавили в него легкости и украсили изразцами цвета лазури.

С рассвета и дотемна трудились мастеровые. Щелкали бичи надсмотрщиков, раздавались окрики и падали замертво изможденные рабы, умирая на чужой земле.

Иногда на стройке появлялся Тохта, через узкие глаза-щелочки молчаливо смотрел, как снуют с раствором и камнем подсобники, стучат молоты мастеров и споро возводятся стены. Хан решил, дворец должен быть готов уже к будущему лету. Он думал, что жить в нем будет редко, ибо шатер из белого войлока, просторный и обдуваемый ветрами, — жилище, достойное потомка великих Чингиса и Батыя.