— Ладно, старик, жадность твоя ведома. В полюдье доберем. Стряпухам накажи — еды не только в дорогу, но и там, на прожитье, имелось бы. В Сарае деньгу побережем.

Тиун выходил уже, как князь Андрей окликнул:

— Лалы да золото и серебро самолично отберу. Ты же, Елистрат, возьми в скотнице ту броню, что у свеев купили, шелом да дармицу. То я хану в дар поднесу.

— Ох ты, батенька, — простонал Елистрат, — за ту броню плочено, плочено. Тохта того не стоит.

— Может, и так, но хану годи да годи. Да смотри, Елистрат, в полюдье без меня отправитесь, все соберите без жалости, и чтоб за прошлое вернули. Смерд, коли не поучать, на шею сядет. За прошлый год сколь недобрали!

У двери тиун столкнулся с Еремой.

— Что печален, Елистрат?

— Тут, боярин, великого князя послушаешь, заплачешь…

Ерема князю поклонился, спросил с усмешкой:

— Чем, княже, Елистрата обидел?

Но Андрей Александрович на то не ответил, сказал:

— Готовь гридней, дворецкий, в Орду едем.

— Спешно? Уж не Москва ль причина?

Князь Андрей кивнул:

— Догадлив, Ерема.

— С тобой, княже, привык. Который годок дорогу в Орду топчем. По всему чую, до лета не воротимся…

— Уж так…

Вечером того же дня князь Андрей побывал на владычином подворье. В сенях великого князя встретил чернец, проводил в палату. Митрополит уединился в молельной; услышав о приходе князя, вышел.

— Здрави будь, владыка. — Князь Андрей склонился поясно. — Побеспокоил тя, прости.

— Садись, великий князь, в ногах правды нет.

— Так ли уж? — рассмеялся князь. — Смерды, коли на правеже постоят, умнеют.

Сел в плетеное кресло. Митрополит пригладил седые волосы, подождал, пока князь сам заговорит, с чем явился.

— В Орду отъезжаю я, владыка, за благословением к тебе. Помолчал митрополит Максим, мутными от старости глазами долго смотрел на князя. Наконец промолвил:

— Дела великого князя моим умом не понять, но о чем сказать хочу: повременил бы до весны.

— Что так, владыка?

— Побывал у меня инок из Москвы, слова епископа передал: князь Даниил болен тяжело, как бы не преставился.

— То известно. Однако дела великокняжеские не ждут. Не на пир званый еду я.

Митрополит вздохнул, а Андрей Александрович продолжал:

— Даниил — брат мой, и то мне ведомо, но дружба с ханом мне дороже. Я хану служу.

Взметнул митрополит белые от седины брови, произнес властно:

— Ты не слуга ордынского хана, ты великий князь Владимирский и помнить о том должен.

Поднялся князь Андрей, сказал раздраженно:

— Знаю, но и иное помню: власть эта мне ханом дана и он отнять ее может. Путь мой, владыка, дальний и опасный. Да и в самой Орде ровно в клубке змеином… Благослови, владыка.

Встал и митрополит, поправил золотой крест на тощей груди:

— Бог с тобой, княже Андрей. Яз упредил тя, поступай, как твое сердце указывает, и пусть Господь бережет тебя.

По сосновым плахам Красного крыльца один за другим поднимались бояре и, не задерживаясь в просторных сенях, проходили в гридницу. Торопились, гадая, зачем званы. Ведь неспроста кликал князь. Такое случается, когда есть потребность выслушать совета боярского. На боярах ферязи долгополые, рукавистые, золотой и серебряной нитью шитые, камнями самоцветными украшенные. В гридницу входя, отвешивали князю поклон, рассаживаясь по лавкам вдоль стен.