В простой клетчатой рубашке, с засученными по локоть рукавами, Латунский держал высоко над головой заливающуюся от смеха маленькую девочку. Натаныч счастливо улыбался, а от глаз его веером расходились добрые лучики коротких морщинок. На снимке ему было лет сорок с небольшим, наверное, в этот момент он был моложе самого Льва.

— Кристине здесь исполнилось три, — произнесла Елена, и Лев обернулся на голос. — Лев Борисович, вы меня простите, ради бога, я сказала вам не совсем правду. — И щёки её слегка порозовели. — Зять действительно на работе, а девочки ушли из дома на пару часов. Я предлагала им остаться, но Кристина решила, что нам нужно будет поговорить о вещах, которые её не касаются. Но они скоро вернутся, потому что очень хотят с вами познакомиться.

— В этом и состоит вся неправда? — улыбнулся в ответ Лев, и Елена, посмотрев на него, облегчённо вздохнула.

— Да — кивнула головой она.

— Я почему-то так и подумал, что они ушли не случайно, — проговорил Лев, бросив взгляд на две чашки, сиротливо стоявшие на столе, — наверное, это даже к лучшему.

— Садитесь, Лев Борисович, в ногах правды нет, — поспешно проговорила она, будто опасаясь слов, которые готовы были вырваться у Льва.

— Давайте просто Лев, хорошо?

— Хорошо, тогда зовите меня просто Еленой, — согласилась она.

В её голосе чувствовалась мягкость и доброта, и Вороновский вдруг понял, как непросто ему будет сказать о том, что Натаныча больше нет. Вздохнув, он напряжённо посмотрел ей в лицо, соображая, с чего лучше начать, но она положила свою узкую ручку на его ладонь и заговорила первой.

— Не нужно ничего придумывать, я знаю, зачем вы приехали, — ровно произнесла она. — У нас с Юрой была договорённость: до его смерти о существовании его дочери, внучки и меня в России не будет знать никто. Если вы здесь — значит, Юры больше нет.

Она подняла глаза на Льва, и он поразился тому, какая сила была в этой худенькой женщине. В её лице почти ничего не изменилось, постороннему человеку могло даже показаться, что известие не затронуло её, но Лев знал, чем для неё был Латунский, и понимал, насколько тяжело она переживает его потерю.

— Я знал его больше тридцати лет, вероятно, ещё до знакомства с вами, Елена, но слово своё Юра держал крепко. О существовании его семьи в Канаде я узнал за несколько минут до его смерти.

— Я была уверена в том, что он пришлёт ко мне непременно вас, Лёвушка, — сказала она и запнулась на полуслове. — Простите меня, Юрашка по-другому вас не звал, он всегда говорил «Лёвушка», это вырвалось у меня просто автоматически.

— Пусть будет Лёвушка, мне даже приятно, — обрадовался Лев. Она проговорила его имя так, как в своё время произносил Натаныч, почти теряя последний гласный.

— Лена, в последние минуты жизни он думал о вас, — проговорил Лев, открывая портфель. — Вот, он просил передать. — И Лев протянул тонкую тёмно-зелёную папку, перетянутую с двух углов тонкой круглой резинкой. — Я не знаю, что здесь есть, честно признаться, я даже не открывал, — добавил он, — но, скорее всего, вещи, которые были Натанычу очень дороги.

— Да, Вера говорила мне, что он все письма и фотографии убирает в отдельную папку, а потом прячет её в углубление нижнего ящика стола, — спокойно произнесла Елена, снимая резинки с уголков.

— Простите, кто вам об этом сказал? — Лев был настолько удивлён словами Елены, что даже немного наклонился вперёд. Лицо его выражало полную озадаченность, брови поднялись наверх, глаза широко открылись.