Потом он помялся и задал вопрос:

- Вы, когда сказали про помощь, то кого имели в виду? Только тех, кто в этом бараке или вообще всех наших людей в лагере?

- Всех.

У того в глазах вспыхнула радость.

- Это точно в ваших силах? Мы в центре Германии в самом защищённом фашистском лагере. Здесь только эсэсовцев несколько тысяч за стенами.

- Немногим более двадцати восьми тысяч человек заключённых и тысяча восемьсот солдат и офицеров СС, - уточнил я. – Мне это вполне по силам.

Ночь и магия работали на меня, скрывая все мои действия от глаз посторонних. Транспортные боты опускались прямо перед входом в казармы, после чего люди перебирались в салон. Тех, кто из-за болезней и издевательств, голода и тяжёлых работ едва передвигали ноги, переносили андроиды. Как только бот заполнялся до отказа пассажирами, то немедленно взлетал, а на его место опускался пустой.

- Среди всех этих людей не меньше тысячи предателей и фашистских информаторов. Их недавно заслали сюда, чтобы вскрыть подполье и найти нашу радиостанцию, - сказал мне Зомов, который попросил остаться рядом со мной на всё время эвакуации. – Или не одна тысяча, а больше.

- Всех выявим, товарищ генерал, - успокоил я его. – И всем воздадим по заслугам.

Неполных тридцать тысяч человек, из которых три тысячи были неходячими – беременные женщины, больные, ослабевшие после тяжёлых работ и бесчеловечных медпроцедур дети – были перемещены из лагеря за два часа. Конечно, не подготовься я заранее, когда десять часов накладывал на лагерь ментальные чары, то времени ушло бы куда больше. С собой я взял не только граждан СССР, но и антифашистов из Германии, Франции, Италии и многих других. Сделал это по просьбе Зомова, который сообщил, что над этими людьми нацисты измывались лишь чуть меньше, чем над нашими земляками.

После этого опустевшие бараки были уничтожены огненными чарами. Одновременно с ними вспыхнули казармы эсэсовцев за стенами, несколько вышек караульных, морг и прозекторская, расстрельный ров, облицованный бревнами для предупреждения рикошетов, крематорий, газовая камера и особая внутренняя тюрьма Целленбау. В ней содержались особо важные и полезные узники, такие, как Яков Джугашвили, премьер Германии в тридцатых годах и многие другие. Там же сейчас сидели украинские националисты Бандера и Стецко, а вместе с ними почти триста их ярых последователей. Сидели они – относительно, конечно, места пребывания – словно короли: отдельная камера, кровать с матрасом и постельным бельём, нормальное питание, развлечение в виде чтения книг, газет, игр. Их не гоняли на работы, не заставляли пробегать по сорок километров в тесных сапогах с двадцатикилограммовым грузом на плечах. Мало того, они могли свободно покидать лагерь, получали посылки, общались со знакомыми за пределами Заксенхаузена. Совсем недалеко от концлагеря располагалась особая школа для диверсантов и агентов, где Бандера был частым гостем.

В моей истории украинские националисты кричат, что этот человек воевал с Германией, за что попал в концлагерь. Вот только сам факт того, что немцы же сами его потом и выпустили, сняв все выдвинутые обвинения, говорит о многом. Почему-то такие люди, как Карбышев или Тельман, были зверски замучены, а националистов отпустили. Странно, не правда ли? И сейчас, когда мне стало видно, как живётся Бандере с прихвостнями в концлагере, где каждый день от голода умирают десятки людей, то никаких иных доказательств уже не нужно.

Я даже пообщался немного с ним. От разговора с националистом осталась лишь чувство гадливости. Из полезного узнал фамилии немецких инструкторов, агентов на территории СССР и Польши. А так же про смерть его братьев в немецком лагере Освенцим в прошлом году. Причём, винил он немцев в этом меньше, чем поляков, почему-то. По его словам братьев убили польские надзиратели, наплевав на строгий приказ немцев. Этот момент так меня заинтересовал, что я позже от слепков душ убитых узнал, что прикончили эту парочку такие же заключённые, как они сами – поляки.