Казалось бы, никаких причин для беспокойства, но утром он встал в мрачном расположении духа. Всю ночь юному киммерийцу грезился штурм Венариума, единственная серьезная битва, в которой ему довелось участвовать, первое сражение, в котором его клинок отведал вражеской крови. Конан вновь шел на приступ в плотных рядах сородичей, лез на стену вслед за широкоплечим воином с огненно-рыжей бородой, пробирался меж зубцами парапета, вздымая меч... Опускал его! И видел, как острая сталь с противным чмокающим звуком перерубает ключицу аквилонского солдата, входит в грудь, достает сердце... Неприятное зрелище! Но Конан не сомневался, что еще не раз увидит его. В тот день, на стенах и залитых кровью улицах Венариума, он стал мужчиной, а какой же мужчина боится заглянуть в мертвеющее лицо сраженного им врага? Киммерийцы, во всяком случае, при этом не испытывали страха...

    Он вышел из своей крохотной пещерки, потягиваясь, разминая застывшие за ночь мышцы. Утренний бриз гнал к берегу невысокие волны, они с тихим шипеньем накатывались на песок и отползали обратно, словно зеленовато-прозрачные языки, с неторопливой тщательностью облизывавшие берег. Широкий пляж, ограниченный с запада грядой скал, тянулся бесконечной желтой полосой на юг и север, ровный и унылый; на севере не имелось ничего, кроме гор и гирканских степей, на юге же стоял город Шандарат, до которого можно было добраться за треть дня быстрой ходьбы. Косвенным образом Шандарат являлся источником почти всех богатств Конана: и ковры, и огниво, и глиняный горшок он раздобыл на городской свалке.

    Прищурив глаза, юноша всматривался в яркий шар солнца, низко висевшего над морем; его нижний край едва оторвался от сине-зеленой поверхности, испещренной серебристыми бликами. Глаза Конана тоже были синими, но не цвета морской волны, а, скорее, напоминавшими небо на закате, когда дневная его голубизна вот-вот перейдет в фиолетовый вечерний полумрак, предвестник ночной тьмы. С оттенком глаз юного киммерийца резко контрастировали черные волосы, обрамлявшие его лицо с сильными грубоватыми чертами; он не был красавцем и знал об этом. Красота, однако, не представлялась ему чем-то значительным и важным. Сила, неутомимость, крепкие кости, умение нанести и отразить удар - вот что требовалось в суровом и неуютном мире, вот что ценили от Западного до Восточного океана, от ледяных пустынь Ванахейма до болотистых джунглей Зембабве. Конан же, которому едва исполнилось пятнадцать, ни ростом, ни силой не уступал любому из телохранителей шандаратского властелина, и редкий боец из северных земель, из Гипербореи, Асгарда или Ванахейма, мог бы скрестить с ним меч с реальной надеждой на успех. Впрочем, сейчас у него не было оружия - ни меча, ни копья, ни дротика, ни доброй стальной кольчуги, ни сверкающего бронзового шлема... Только сточенный нож длиной с ладонь да лук, который он вырезал через пять-шесть дней, удалившись от гиперборейских пределов на почтительное расстояние.

    - Ублюдки Нергала... - пробормотал Конан и злобно плюнул в западном направлении - туда, где обитали его недавние противники. Ничего, он еще вернется в эту Гиперборею! И не один, а с компанией лихих приятелей! Они выжгут посевы, завалят колодцы, размечут по бревнышку дома, вспорют животы мужчинам, а женщин... женщин... С полминуты он раздумывал, что можно сделать с женщинами, особенно молодыми, затем снова сплюнул на песок и направился к пещере; мечты - мечтами, но желудок требовал своего.

    Вскоре юноша уже брел вдоль линии прибоя, вооруженный самодельным луком.