Об уме женщин в целом Дарвин был невысокого мнения: они малообразованны — это вина поработивших их мужчин, но и природой им дано меньше, самая умная женщина уступит самому умному мужчине (современные исследования это подтверждают, как и то, что, грубо говоря, самый глупый мужчина глупее самой глупой женщины, — у мужчин разброс по всем характеристикам больше). Но это не значило, что женщина не может делать умственную работу. Генриетта и первая гувернантка, Торли, были прекрасными помощницами в исследованиях. Когда понадобилось французское издание «Происхождения видов», Дарвин обратился к Луизе Беллок, которая участвовала в переводе «Путешествия на "Бигле"». Но та бралась только за беллетристику, другой переводчик не нашел издателя, и осенью 1861 года Дарвин через Меррея договорился с Клеменс Руайе, работавшей с издательством «Гийомен». Она знала работы Ламарка и Мальтуса и вроде бы разобралась в «Происхождении видов». Но она вольничала: сочинила к книге предисловие, где утверждала, что естественный отбор в человеческом обществе означает, что заботиться о слабых не нужно, и, как выяснилось, не поняла (или сделала вид, что не поняла) суть дарвиновских открытий: из ее комментариев следовало, что англичанин лишь подтвердил правоту ее соотечественника Ламарка.

Дарвин, наспех просмотрев черновик перевода, писал Грею в июне 1862 года: «Руайе, похоже, одна из самых умных и странных женщин в Европе: деист и ненавидит христианство и заявляет, что естественный отбор объясняет мораль, природу человека, политику etc.» Она делает любопытные намеки и говорит, что напишет об этом книгу». Месяц спустя он жаловался Гукеру, что переводчица бесчинствует: во всех случаях, когда он говорил, что мы чего-то не знаем, Руайе от себя безапелляционно добавляла: «а на самом деле это так-то и так-то». Для второго издания он искал другого переводчика, не нашел, опять пришлось работать с Руайе, она критику не приняла, а когда выходили следующие издания, отказывалась вносить правку, так что Дарвин долго мучился, пока не нашел нормального переводчика.

12 августа с Эммой и Леонардом поехали в Саутгемптон к Уильяму, там застряли — Эмма умудрилась подцепить скарлатину, лишь 1 сентября попали в Бармут, где ждали остальные дети с прислугой и временной гувернанткой. Камилле Дарвин, собравшись с духом, написал, что в ее услугах пока не нуждаются; позднее, когда Хорас поправится, ее попросят вернуться. «Но я надеюсь, что к тому времени мы отучим его вести образ жизни инвалида. Бедный маленький человечек, он часто плакал, когда пытался и не мог написать Вам. И не удивительно, ибо ничто не могло бы превзойти Вашу доброту к нему». Дети были здоровы, Эмма оправилась быстро, глава семьи чувствовал себя хорошо, но на лице высыпала экзема, было больно бриться, жена посоветовала отпустить бороду. Осенью он писал «Изменения», отвлекаясь на росянку, и убедился, что у нее есть «аналог нервной системы животных»: тронешь иголкой щупальце — реагирует стебель. Описывать это он боялся — на смех подымут.

Генриетта изучала кошек: «Грейси оставила котенка Жулика, когда ему был месяц, я предполагаю, потому, что у нее не было молока, она была очень худая, и она бросила его, и мы слышали его ужасно громкое мяуканье из подвала. Жулик хотел играть с матерью, а она отталкивала его; только к ночи она позволила ему залезть к ней в корзинку и ласкаться к ней, сколько он хотел, хотя он не пробовал сосать ее. Со следующим котенком она была очень хорошей матерью… Кот, что был у нас в Илкли, имел обыкновение сосать собственный живот, когда был счастлив, точно так же, как ребенок сосет большой палец…» Ее отец проводил опыты с котятами: «В течение первых девяти дней, пока у котят глаза закрыты, они, видимо, совершенно глухи; я громко стучал и звенел кочергой и лопаткой для угольев у самой головы котят во время их сна и когда они бодрствовали, но это не производило на них никакого впечатления.