|
- Эй?! - послышалось с одеяла. - Не хочешь навестить меня в своих купальных трусах? Да, да - почувствовать друг друга кожей, всей длиной тела, на воздухе, под солнцем. От солнца под опущенными веками Джерри поплыли красные круги; бок и плечо Салли нагрелись, рот постепенно таял. Они не спешили - это и было, пожалуй, самым весомым доказательством того, что они, Джерри и Салли, мужчина и женщина, были созданы друг для друга, - они не спешили, они стремились не столько распалиться, сколько успокоиться один в другом. Его тело постепенно заполняло ее, прилаживалось, приспосабливалось. Ее волосы - прядь за прядью - падали ему на лицо. Чувство покоя, ощущение, что они достигли долгожданного апогея, наполняло его, словно он погружался в сон. - Непостижимо, - сказал он. И повернул лицо вверх, чтобы вобрать в себя еще и солнце: под веками все стало красным. Она заговорила, уткнувшись губами в его шею, где была прохладная, хрусткая от песчинок тень. Он чувствовал песок, хотя песчинки скрипели на зубах Салли. - А ведь стоит того - вот что самое удивительное, - сказала она. - Стоит того, чтобы ждать, преодолевать препятствия, лгать, спешить; наступает эта минута, и ты понимаешь, что все стоит того. - Голос ее, постепенно замирая, звучал тише и тише. Он сделал попытку открыть глаза и ничего не увидел, кроме плотной идеальной округлости чуть поменьше луны. - А ты не думаешь о той боли, которую мы причиним? - спросил он, снова крепко сжав веки, накрыв ими пульсирующее фиолетовое эхо. Ее неподвижное тело вздрогнуло, словно он плеснул кислотой. Ноги, прижатые к его ногам, приподнялись. - Эй?! - сказала она. - А как насчет вина? Оно ведь согреется. - Она выкатилась из его рук, села, откинула волосы с лица, поморгала, сбросила языком песчинки с губ. - Я захватила бумажные стаканчики: не сомневалась, что ты о них и не вспомнишь. - Это крошечное проявление предвидения в отношении своей собственности вызвало улыбку на ее влажных губах. - Угу, ведь и штопора у меня тоже нет. Вообще, леди, не знаю, что у меня есть. - У тебя есть ты. И это куда больше, чем все, что имею я. - Нет, нет, у тебя есть я. - Он заволновался, засуетился, пополз на коленях туда, где лежали его сложенные вещи, извлек из бумажного пакета бутылку. Вино было розовое. - Теперь надо выбрать место, где ее разбить. - Вон там торчит скала. - Думаешь? А если эта хреновина раздавится у меня в руке? - Внезапная неуверенность в себе пробудила привычку к жаргону. - А ты поосторожнее, - сказала она. Он постучал горлышком бутылки о выступ бурого, в потеках, камня - никакого результата. Постучал еще, чуть сильнее - стекло солидно звякнуло, и он почувствовал, что краснеет. “Да ну же, дружище, - взмолился он про себя, - ломай шею”. Он решительно взмахнул бутылкой - брызги осколков сверкнули, прежде чем он услышал звук разбиваемого стекла; изумленный взор его погрузился сквозь ощерившееся острыми пиками отверстие в море покачивающегося вина, заключенное в маленьком глубоком цилиндре. Она подползла к нему на коленях и воскликнула: “У-у!”, несколько пораженная, как и он, этим вдруг обнажившимся вином - зрелищем кровавой плоти в лишенной девственности бутылке. И добавила: - С виду оно отличное. - А где стаканчики? - К черту стаканчики. - Она взяла у него бутылку и, ловко при ладившись к зазубренному отверстию, запрокинула голову и начала пить. Сердце у него на секунду замерло от ощущения опасности, но когда она опустила бутылку, лицо у нее было довольное и ничуть не пораненное. |
