Даже у боли есть предел, за которым просто перестаешь чувствовать. Его сознание вдруг мучительно исказилось, огненным смерчем вспыхнуло единственное желание, самое сильное, за всю его жизнь: куда угодно, только отсюда! Последнее, что увидел Диант перед тем, как его ослепило ставшее нестерпимым свечение, которое его окружало, — это то, что случилось с двумя охранниками, сообразившими, что сейчас принц исчезнет и полными служебного рвения его остановить.

Солнце палило немилосердно, и от трав шел одуряющий запах. Дианта привела в себя боль: он так долго пролежал без памяти, что щека успела обгореть почти до волдырей. Мальчик подтянул колени к животу, сворачиваясь клубком, и уткнулся лицом в пропеченную солнцем землю, с бездумным наслаждением вдыхая ее аромат. У него не осталось сил, ни на удивление, ни на страх. Он вообще был не в состоянии мыслить либо испытывать какие-либо чувства, в сознании царила блаженная легкость и пустота.

Диант перевернулся и улыбнулся далекому небу. Небо… между ними больше нет преград. Слабый ветерок шевелил волосы, словно лаская. Вокруг не было никого и ничего, горизонт манил, звал, — принц с трудом поднялся и все так же улыбаясь, пошел к нему.

Он шел без цели, без смысла — просто чтобы идти, ведь теперь его никто не держит. Иногда ложился на землю и смотрел в небо. Ему совсем не было страшно: если и шевельнулась какая-то тень чувства в душе, то это было даже похоже на радость — он один, и никто его больше не тронет, не придется купаться в волнах нелюбви, исходящих от окружающих, некому тыкать в его проклятую инаковость. Ночью Диант считал звезды и тоже шел, правда, перед самым рассветом уснул.

На второй день стало тяжелее: тело все-таки достучалось до рассудка, сообщая, что его необходимо чем-то питать. Диант наконец осознал, что предельно устал, что от солнца у него болит голова, глаза, что он уже весь пересох от жажды и совершенно не представляет, где находится, — и испугался. Из глубины в никуда рвался безмолвный безнадежный крик о помощи, соль разъедала обожженную кожу. Диант глотал слезы и шел, пока не упал от изнеможения.

Когда он очнулся снова, была уже ночь, и над ним стоял волк. Мальчик заворожено смотрел в глаза зверя, казалось светящиеся своим собственным светом. Волк дохнул ему в лицо и облизал, — Диант засмеялся и протянул к нему руки.

То, что не почувствовали люди, услышали звери. Волки появлялись один за другим, похоже, собравшись со всей степи. Они подходили, обнюхивали, облизывали его, садились рядом, охраняя и согревая. Принц смеялся, гладил их, обнимал, как-будто это были щенки, и был счастлив, распахнув перед ними свой разум.

Следующим днем они шли вместе с ним. Волки вывели его к источнику, и Диант смог напиться, хотя его тут же вырвало. Волки принесли ему добычу: мальчик с сомнением смотрел на тушку суслика, не представляя, как можно сделать ее пригодной к употреблению. У него отчаянно кружилась голова, перед глазами все плыло. Диант прижимался к волчице, которая нашла его первой, неотвратимо соскальзывая в забытье.

Снова опустилась ночь. Ледяной волной вдоль позвоночника пробегал озноб, сотрясая все тело. Мальчик уже мало что понимал, и не сразу заметил цепь всадников с факелами. Их появление его совсем не обрадовало: люди не любят таких, как он, зато его любят волки, и они его защитят…

Принцу и в голову не могло придти обратиться за помощью, — все старания «ради его блага» означали лишь очередное изощренное издевательство. На приблизившегося к нему человека он зарычал вместе со всеми.

— Ут-дершт! — вырвалось у Дамира при виде открывшейся картины.