Сашин отец трудился кочегаром почтового парохода «Русь», что ходил от здешнего порта до Керчи. Нынче пароход был в рейсе, и Саша сидела сейчас дома одна… Ну и сидела бы! Чего ей здесь-то! О чем с ней говорить? Не о Северном же полюсе! Она небось о нем и не слыхала, думает, что земля плоская, как сковородка…

Не будь здесь Лизаветы Марковны, Коля уперся бы: зачем ему в гостях девчонка? Да еще, наверно, такая, что и грамоты не знает.

Но «воспитанные мальчики не скандалят при посторонних».

Вздыхая, Коля в сенцах сдернул с вешалки и накинул армячок. А сапожки натягивать не стал. Так и выскочил в холодную синюю темень в домашних башмаках (бывших Тё-Таниных туфлях с отбитыми каблуками). Домик Сашиных родителей стоял выше по косогору, двор его с каменным заборчиком нависал над здешним двориком террасой. К пролому в заборчике вела лесенка из стертых подошвами каменных брусьев. Вверху под крышей светилось окошко. За ним коротала вечер та, кого следовало приглашать.

Ох… Но что делать-то! Он попрыгал (чуть не теряя туфли) вверх. На последней ступени оглянулся — одновременно с догадкой. О том, что тетушка послала его не только за Сашей, но еще и для тайной проверки: не испугается ли пойти в темноте? Пфы! Думает, что он все еще как младенец!.. Да и полной темноты нет. Над крышами видно, что на западе светятся в небе желтые остатки заката, в которых дрожит золотым расплавленным шариком вечерняя звезда Венера. Море у горизонта хранит в себе ртутный отблеск и лишь ближе к городу становится почти таким же непроницаемым, как черные берега.

В этой непроницаемости мигает на Константиновском форте рубиновый маяк да горят зеленый и красный огоньки на буях, отмечающих проход в бухту среди все еще не поднятых со дна кораблей.

Воздух тихий, с сухими иголочками холода, и все же ощущается в нем чуть заметное шевеление. Дыхание моря. И в этом дыхании запах соленой воды и водорослей, сухой полыни и теплых (все еще теплых, несмотря на зиму!) слоистых каменных берегов.

Коля вдохнул этот запах, и… ка-ак ахнуло! Над головой. Почудилось даже, что мелькнуло в небе отражение желтой вспышки. И подскочила земля! Коля присел на корточки и прижал к ладоням уши. Не от страха, от неожиданности. Испуга-то почти не было. Он сразу понял: это мортира веселого Маркелыча, о котором говорили ребята. Упреждали, что надобно ждать салюта!

А тетушке про то неведомо, вот небось перепугалась!

Коля засмеялся, вскочил и шагнул в пролом забора. На крыльце постучал а шаткую дощатую дверь. Тихо было. Еще раз постучал. Услышал из глубины слабый голосок:

— Та заходьте, не заперто…

Видно, в здешних местах не боялись воров.

В темных сенях светилась щелью внутренняя дверь, Коля потянул ее за край. Саша съеженно сидела на лавке, обняв обтянутые пестрым оборчатым платьем колени. В свете лампы искрились темные глаза и колечки на висках.

— Здравствуй! — как бы с разбега сказал Коля.

— Здрасте… Ой, я так перепугалась…

— Разве я страшный? — храбро усмехнулся он.

— Та я не вас, а пушки…

— Это же Маркелыч, который живет над вашим домом! Он в честь праздника!..

— Я знаю, уже не впервой. А все равно каждый раз такой страх… Как тут люди жили при осаде?

— Попривыкали, вот и жили, — отозвался Коля все с той же храброй ноткой.

Он, когда шел сюда, боялся, что будет смущаться, потому что раньше рядом с девочками всегда ощущал себя нескладным и поглупевшим. Но сейчас орудийный выстрел будто стряхнул с него застенчивость.

— Пойдем к нам чай пить! Тетушка приглашает… Потому что я именинник. Ну, то есть я тоже приглашаю…

— Ой… — Она спустила с лавки ноги и взяла себя за плечи.