— Приятно-то как! Тепленько. А я мерзлячка, между прочим, хоть и редко болею.

— Грейтесь, — сказал он и присел за стол, сложив руки на клеенке.

— Я же просила тебя говорить «ты». Мне неудобно. Я тыкаю, а ты так вежливо обращаешься.

— Я еще не привык.

— Еще! — усмехнулась она. — Да когда же тебе привыкать? Наверно, мы и не увидимся больше.

— А в столовой…

— В столовой много не наговоришь. Да и уйду я оттуда скоро. Муж возражает. Хочет, чтобы училась я, не унижала его, с подносом бегая. Ты как думаешь, унизительная у меня работа?

— Нет, конечно. Но учиться лучше.

— Вот и ты мужа поддерживаешь.

— Зачем мне твой муж?

— А мне он зачем?

— Не любишь его?

— Чужой совсем.

— Почему же не уходишь?

— Брошу, наверно. А сама куда?

— Станешь учиться. Снова выйдешь замуж.

— За кого?

— Кто полюбит.

— Видишь, как меня любят? Один владельцем быть хочет, другому совсем не нужна. А ладно, ну их в банку. Все к лучшему, как говорят. Умнее стану. За битого двух небитых дают. Правильно, Стасик?

— Не знаю.

— Ну вот! Пригласил в гости, а сам букой сидишь, не развлекаешь. Побегу я. Просохла уже. У меня и боты есть.

Она провела ладонью, поправляя чулок.

— Посидите еще немножко.

— Зачем?

— Просто так. Со мной.

— Что это ты, Стасик?

— Я очень серьезно. Я очень люблю вас.

Если она и хотела услышать нечто подобное, то теперь не обрадовалась, увидела сразу, действительно, очень серьезно:

— Не нужно, Стасик.

— Знаю, что не нужно. Я сказать хочу только, сказать… Я уверен, это на всю жизнь. Я понимаю, вам неприятно меня слушать… Но, может быть, потом…

— Не нужно, Стасик, не нужно. Мне не неприятно. Наоборот, приятно, но не нужно…

Она тоже растерялась, увидев такую боль и такую муку. Это была такая любовь, с которой она не знала, как поступить. Она схватила пальто, скользнула в рукава.

— Хорошо, я не буду. — Он с ужасом смотрел, как пальцы ее проталкивают в петлю последнюю пуговицу. — Я не буду. Но вы должны знать… Ты должна знать… Никто никогда так не будет любить тебя, как я… Никто.

Не могла она не верить ему, но чем могла помочь?

— Я вижу, верю…

Он сказал все и опустил голову.

Она протянула руку, дотронулась до него:

— Стасик! Не переживай, ладно? Ну, что поделаешь, если невезучие мы с тобой? Что ж нам делать-то?

— Давай уедем вместе.

— Ну куда ж мы поедем! Не расстраивайся, прошу тебя. Не могу я помочь тебе. Так уж сложилось все.

Он не шевелился и не смотрел на нее. И она не могла уйти, бросить его, такого же несчастного, как сама она.

— Да пойми ты — девушек хороших полно, тебя еще многие любить будут.

— Не нужны мне многие.

— Ну что с тобой делать? — говорила она, охваченная волнением. — Не могу ж я связать тебя по рукам и ногам. Успокойся, миленький, до свидания. Слышишь? Пошла я. Ну, скажи, что все в порядке! До свидания. Ну, что ж ты молчишь?

Говоря это, она приближалась к нему, ее растерянное лицо было совсем рядом с его лицом, убитым, безнадежным, ей показалось, что на глаза его набежали слезы, захотелось провести пальцами по его щекам, но она не решилась, пальцы задержались на плече, и тогда он наклонил голову и прижался к ним губами.