– Так уж вышло, Шут, что я знаю многих людей, которые не ты. И кое-кто из них мне даже нравится.

– Будь осторожнее. Те люди, которые не я, склонны к внезапным приступам искренности.

– А это плохо?

– Разумеется! «Искренность» – это слово, которое люди используют для оправдания своей хронической тупости.

– Ну а мне нравятся искренние люди, – заявила Шаллан, поднимая кружку. – Просто восхитительно, как они удивляются, когда их спихивают с лестницы.

– О, а вот это жестоко. Не надо толкать людей с лестницы за то, что они искренние. Надо это делать с тупицами!

– А если человек одновременно искренний и тупой?

– Тогда беги от него.

– Вообще-то, мне нравится спорить с такими людьми. На их фоне я выгляжу умной, и Вев знает, это всегда оказывается кстати…

– Нет, нет. Шаллан, ни в коем случае не спорь с идиотом. Ты же не воспользуешься своим лучшим мечом, чтобы намазать масло на хлеб.

– О, но ведь я занимаюсь наукой. Мне нравятся вещи с любопытными свойствами, а глупость – самое интересное из них. Чем больше ее изучаешь, тем дальше она от тебя ускользает – но в то же самое время чем больше ее приобретаешь, тем меньше в ней смыслишь!

Шут глотнул вина.

– В какой-то степени правда. Но ее трудновато обнаружить, потому что собственную глупость – как запах собственного тела – мы редко ощущаем. Таким образом… если поместить двух умных людей в одну комнату, в конце концов они неизбежно отыщут свою общую глупость и вследствие этого станут идиотами.

– Глупость как дитя – чем больше кормишь, тем больше растет.

– Глупость как модное платье – в юности выглядит очаровательно, но в пожилом возрасте смотрится плохо. И хоть ее свойства уникальны, глупость до жути широко распространена. Общее количество глупцов на планете приблизительно совпадает с ее населением. Плюс один.

– Плюс один? – переспросила Шаллан.

– Садеас считается за двоих.

– Э-э, Шут… он мертв.

– Что? – Шут резко выпрямился.

– Кто-то убил его. Э-э… мы не знаем кто.

Следователи Аладара продолжили выслеживать виновного, но к тому моменту, когда Шаллан покинула Уритиру, расследование застряло.

– Кто-то прикончил старого Садеаса и я это пропустил?

– А что бы ты сделал? Помог ему?

– Клянусь бурей, нет. Я бы аплодировал.

Шаллан широко улыбнулась и глубоко вздохнула. Ее волосы снова стали рыжими – она позволила иллюзии отклониться от образца.

– Шут, – стала она серьезной, – почему ты здесь? В этом городе?

– Я и сам не знаю.

– Прошу тебя. Можешь просто ответить?

– Я ответил – и был честен. Шаллан, я могу знать, где должен быть, но не всегда знаю, что мне надо там делать. – Он побарабанил пальцами по столу. – А ты почему здесь?

– Чтобы открыть Клятвенные врата, – сказала Шаллан. – Спасти город.

Узор загудел.

– Какие возвышенные цели.

– А разве смысл целей не в том, чтобы подталкивать человека к чему-то возвышенному?

– Да, да. Целься в солнце. В этом случае, если промахнешься, твоя стрела, по крайней мере, упадет далеко и тот, кого она убьет, скорее всего окажется человеком, которого ты не знаешь.

Трактирщик избрал этот момент, чтобы принести еду. Шаллан не чувствовала себя особо голодной – при виде всех этих голодающих снаружи у нее пропал аппетит.