И как ответить? Может, промолчать?

— Сам ты… «Die Fahne hoch, die Reihen fest geschlossen…»

— Ух, ты!

Сразу в два голоса. Один тот же — Хорста, который Die Fahne Hoch, другой, слева — вроде женский. Да, они поминали какую-то Женю.

Женя… Машина… Восточный благовонный запах… Все понятно.

— Тебе тоже нацистские марши нравятся?

Алёша так удивился, что открыл глаза.

Искомая Женя обнаружилась, как и следовало ожидать, ошуюю. Вначале проявились очки, после… После — ничего, потому как собственные очки нуждались в серьёзной протирке.

Зато не потерялись и не разбились. Повезло!

Мысль о том, что не придётся блуждать в серой полутьме и тратить остатки денег на новые стекляшки, обрадовала до невероятия, и Алёша не только отреагировал на провокационную реплику («тоже»!), но и ответил со всей серьёзностью, без привычной иронии.

— Нравятся. Только наши — больше. Немецкие они… Одинаковые какие-то. Три подряд послушаешь — уже скучно.

— Реально мыслишь, — одобрил голос Хорста Die Fahne Hoch. — Мне наши тоже по душе. Правильные!

Самого Хорста разглядеть не удалось. Он был за рулём, впереди, Алёша же вместе с Женей, любительницей нацистского мелоса, на заднем сиденье. Разве что затылок, и то как в тумане. Шея крепкая, стрижка короткая, словно в фильмах про 30-е годы.

— Правильные! — та, которая Женя, презрительно фыркнула. — «Клюнул в ухо жареный петух!»

— А тебе что из нашего больше нравится? Из старого?

Вопрос Хорста предназначался явно не девушке. Поэтому Алёша вновь задумался.

— «Суоми-красавица», — наконец, решил он. — Виноградов поёт.

— Молодец! — одобрили из-за руля. — Рубишь!

Защитник демократии чуть было не возгордился, но вовремя вспомнил, что он, как ни крути, в плену. Более того, противник, кажется, начал его «колоть», причём весьма успешно.

…Ой, голова!

Боль, засевшая возле уха (куда жареный петух клюнул) заставила вновь закрыть глаза, на время забыв обо всем: и допросе, и о любви к демократии, и о том, что в сочетании запаха бензина с восточными благовониями что-то есть. Даже когда машина затормозила, Алёша не сразу сообразил, и только почувствовав чью-то руку на плече, попытался встать.

Получилось. И выйти из машины получилось. Только глаза никак не хотели открываться.

— Если что, зайду к соседям. Там все врачи, сообразят. Но, думаю, обойдёмся… Так… Нам на второй этаж, дойдёшь?

Последняя фраза любительницы нацистских маршей явно предназначалась Алексею.

— Дойду, — выдохнул он.

А что ещё скажешь? Бежать — сил нет, на помощь звать стыдно.

— Хорст, отгони машину… Ну, пошли!

Дошёл. Даже ботинки сам снять сподобился.

…Цветные гравюры на стене, та, которая слева даже не гравюра — гобелен. Ого! Возле окна стол, компьютер включённый, по экрану картинки плавают…

Сзади, кажется, книжный шкаф. Нет, не шкаф — стенка. Огромная, от двери до подоконника.

Итак, ясности прибавилось. Боль, правда, никуда не делась, даже окрепла, растеклась по всей голове, к шейным позвонкам подобралась.

— Ты что? Ты ещё героин уколи!

— Если надо — уколю. Сотрясения нет, кости целы. Сильный ушиб — и шок. Ничего, сейчас…

Все те же: Женя и Хорст Die Fahne Hoch. То ли в коридоре, то ли в соседней комнате.

А вот героина не надо! Анальгина попросить, что ли? Помогает!

— Пей! Сразу, не нюхая!

Нет, уже не в соседней.