– Бобы на постном масле! – умиленно повторила я, невнимательно слушая дискуссию о правилах приготовления блюд из бобовых культур. – Значит, наркоманов среди нас нет! Уже хорошо!
– Что ты сказала о наркоманах? – прищурилась мамуля.
С незажженной сигаретой в руке она следовала в кухню, производя другой мелкие хватательные движения – вероятно, желала обрести какое-то огниво. Остановившись, мамуля требовательно уставилась на меня. Между бровей у нее залегла вертикальная складочка, похожая на восклицательный знак.
– Я сказала, что среди нас нет наркоманов, и это хорошо, – немного робея, ответила я.
Когда у мамули делается такое лицо – отрешенное и сосредоточенное одновременно, – я ее немного побаиваюсь. С такой миной моя родительница становится похожа на впавшую в транс прорицательницу, и ей ничего не стоит авторитетно заявить что-нибудь вроде:
– Ах, не стоило этого делать, дорогая! Ты очень, очень пожалеешь!
И гадай потом, чего именно не стоило делать – соглашаться на свидание с новым поклонником, покупать помаду цвета лососины или есть на ночь сырники с абрикосовым вареньем. Главное, практика показывает, что в чем-нибудь мамуля непременно окажется права! Либо поклонник, либо помада не выдержат испытания первым поцелуем, или же сырники в желудке вступят в непримиримую войну с абрикосами!
– Наркоман? – повторила мамуля.
Мечтательность, отчетливо прозвучавшую в ее голосе, я осудила, но не успела об этом заявить.
– После длительного употребления сильнодействующих веществ он скончался от передозировки, но к тому времени наркотики радикально изменили биохимию его организма, так что он, можно сказать, был уже не человеком, – нежно улыбаясь, доверительно нашептала мне мамуля. – Поэтому после смерти он продолжает жить какой-то особой жизнью! Тело его под воздействием препаратов вроде как мумифицировалось, почему бы и нет, правда? Пусть себе бродит по земле, как Вечный Жид, я сочиню ему какую-нибудь особую кармическую задачу, наделю своеобразным чувством юмора и назову… М-м-м… Варфоломей, а? Как тебе?
– Ты придумываешь нового героя ужастиков? – догадалась я. – Неплохо! От твоего Варфоломея у меня уже заранее мурашки по коже бегают!
В подтверждение сказанного я показала мамуле свой локоть, волоски на котором вздыбились, как щетинки на ржаном колоске. Писательница, удовлетворенно хмыкнув, удалилась к себе. Я с уважением поглядела на дверь, за которой, набирая темп, застучала пишущая машинка. Молодец мамуля! Постоянно думает о работе!
– Чего не скажешь о других! – пробормотала я себе в укор.
Совсем запямятовала, что собиралась позвонить великанской красотке с кукольным именем Милена! А время уже почти подходящее, на часах половина десятого.
Я вернулась к себе, нашла в памяти мобильника телефонный номер и позвонила.
– Какого дьявола?! – после серии долгих гудков рявкнул мне в ухо очень сердитый женский голос.
– Мне бы Милену Витальевну, – струхнув, промямлила я.
– Я Милена! Что нужно? Кто такая?
Голосок у Милены был громкий, хриплый и булькающий, как у французского гренадера, заработавшего зимой восемьсот двенадцатого года разом бронхит, фарингит и отит и активно применяющего для лечения крепкие спиртовые настойки перорально. Представляться воображаемому гренадеру мне не захотелось, и я уклончиво ответила:
– Это вас с телевидения беспокоят. У нас к вам большая просьба, очень хотелось бы встретиться…
– Что, опять интервью? – Милена то ли зарычала, то ли широко, со всхрапом, зевнула. – Ох, и надоели вы… Ладно! Пересечемся в раю, я буду там после полуночи. |