Она появляется, завёрнутая в большое белое полотенце. Волосы мокрые. Когда они мокрые, они чернее. И ноги кажутся длиннющими. Она стоит в дверях, всем своим видом спрашивая: «Ну что, давай?»

Давай.

Заодно освятим наш храм любви, благо я предусмотрительно затянул там пол покрытием. И не абы каким. На полу спальни, на подложке из тонкого резинового мата, тёмная серо-коричневая циновка из агавы. Утром и вечером она будет массировать уставшие ноги, снимать напряжение, к тому же она идеально гармонирует с цветом стен, которые я выкрасил в бежеватый с заметным добавлением зелёного, спокойный расслабленный тон, в Японии он в ходу. Кровать прибудет только завтра, освещения нет, лишь отблески уличного света.

Я иду за Катрине по пятам и в ту секунду, когда она переступает порог, стягиваю с неё полотенце. Она стоит голая в голой комнате. Следы воспоминаний о былом загаре ещё видны, но сейчас, посреди зимы, кожа на загривке едва не фосфоресцирует в темноте.

Тут только мы замечаем, как же тихо в доме, хотя времени-то всего ничего, десять вечера. Ни воплей телевизора, ни запузыренной на полную попсы, ни орущих детей, ни скандалящих супругов. Изредка сглотнёт старый сливной стояк, но в данную секунду тишина полнейшая. Слышно дыхание Катрине, уже сбившееся на прерывистое. Я пока не касался её, но теперь мягко и осторожно опускаю ладони на её нагие бёдра. Она не шевелится, сопит.

С Катрине дело такое: её так же легко завести, как трудно кончить. Она утверждает, что в постели ей ни с кем не было так хорошо, как со мной (хотя женщины говорят такое каждый раз?), но иногда мне приходится трудиться над ней неразумно долго, гораздо дольше, чем хочется. В её сексуальности есть психологический нюанс, к которому я никак не приноровлюсь.

Я размеренно скольжу руками вниз по бёдрам, сворачивая на фосфоресцирующие полусферы, я знаю, что искомое место уже мокрее мокрого. Постанывание Катрин подтверждает это. Вот и всё, чего она требует по части ласк-прелюдий.

Она предпочитает позу «стоя, прогнувшись вперёд», но сейчас не на что опереться. Она вырывается и опускается на пол. Я поднимаю влажное полотенце и аккуратно расстилаю его, чтобы на теле не осталось вмятинок от циновки. Кстати, пол здесь теплее, чем в остальной квартире.

Сам я расстёгиваю рубашку, всё остальное делается за меня Катрине. Она расстёгивает молнию на брюках, и они съезжают на пол, потом стягивает ниже колен трусы от Calvin Klein и оставляет меня так. А сама кладёт прохладную руку на мой встрепенувшийся пенис и ласкает его, пока не доводит до кондиции. Готов парень. Теперь она хочет, чтобы я вставил его в неё.

Поэтому она откидывается спиной на полотенце, раздвинув ноги, и лежит как непонятная штучка из слоновой кости. От её и моих гениталий идёт слабый, но острый и, в общем, отвратительный запах соития. Я скидываю трусы и брюки, носки пусть будут. Уже укладываясь на ней, я думаю: напрасно я швырнул брюки, надо было сложить их, если уж некуда повесить.

Всё устраивается в мгновение ока. Она сама направляет пенис, и вот я уже внутри, в мокром и ненасытном тепле. Её нутро будто затягивает, кажется, что там вакуум. Когда пенис выныривает наполовину, то губы следуют за ним, будто они отдельные существа, которые впились в него и давай зацеловывать ненаглядного. Катрине всхлипывает.

На твёрдой поверхности легко, оказывается, изучать её внутреннюю анатомию, где пустоты, где дно, от этого я страшно возбуждаюсь.