— Прости, не понял, — отзывается Кристиан.

— Перец для гурманов. Неужели у тебя нет? Или он тут? — С этими словами я беру с лотка со специями перечницу и встряхиваю её.

— Это настоящий Peugeot, не волнуйся, — успокаивает меня Кристиан.

— Спасибо, я вижу. Я про содержимое. Что вы сюда насыпали? Только не говори, что обычный перец из пакетиков, которые продаются в любом дешёвом супермаркете, хоть в «RIMI».

Я бросаю быстрый взгляд на Катрине, она закусила губу, чтобы не рассмеяться. Хотя потом она пропесочит меня за то, что я издевался над её лучшим другом. У которого, кстати, дача в Гейлу рядом с ними, так что общаться приходится постоянно. Интересно, есть ли у них и там запас малдонской соли?

— Нет, этот перец я купил в пакистанской лавочке у них в Грёнланде, — говорит Кристиан нарочито беззаботно, демонстрируя свою терпимость и отсутствие предрассудков. — И цена бросовая. Что-то типа пятнадцати крон за огромный пакет.

— Понятно, — откликаюсь я.

Загадочная логика. Человека привлекает в пище цена, обязательно или бросовая, или астрономически высокая.

И конца этому не видно. Он подаёт закуску, истинный шедевр минимализма: рулетики из прозрачных листиков пармской ветчины с соломкой внутри. Пармскую ветчину я ел. Кристиан привёз её нам в подарок с книжной ярмарки в Италии. Изумительный вкус. Но это не она. Как же это называется? Патагонская?

— Pata Nеgra.

— Pata Negra?

Похоже на название песни Антонио Карлоса Джобима.

— Pata Negra, — повторяет Кристиан, — «чёрные ножки». Это окорок из свиньи, которая пасётся на свободе в лесах у подножия Пиренеев и питается только желудями и каштанами. Потрясающая вещь, на мой взгляд. Но может стать преданием, какая-то комиссия ЕЭС возражает против такого способа животноводства. Дух забористый, скажи?

Не то слово. И вкус соответствующий. Чувствуешь, что цену указывают за грамм. Я всё переживаю свой промах, что принял её за пармскую. Которую, похоже, в этом сезоне давно не едят. И не могу отделаться от чувства, что мы здесь предаёмся извращениям. Сидим жуём исчезающий вид животного. Ну, может, не совсем так. Но с Кристианом всё катится в эту сторону. Через несколько лет он распухнет как бочонок и будет рассуждать уже о карпаччио из панды и масле трюфелей.

Катрине слушает эти беседы с таким видом, точно заучивает наизусть. У неё нет выбора. Как только мы обживёмся, придёт наш черёд давать обед для Кристиана с Таней. Однажды накануне такого мероприятия с Катрине случилась истерика из-за неподнявшегося пирога. (А также, само собой, из-за моей ярости. Я был уверен, что Катрине невнимательно прочитала рецепт, поэтому пирог и не получился. «Тогда пеки сам», — сгрубила Катрине, а этого делать не стоило!)

Пытаясь скрыть, что он выпивает столько же, сколько все остальные, вместе взятые, Кристиан то и дело предлагает нашему вниманию новое вино, что означает смену фужеров и, соответственно, продиктованные вежливостью, но безрезультатные попытки нас троих предварительно опустошить бокалы. У них должна быть профессиональная посудомоечная машина гостиничного размера. Когда мы принимаем их, я обожаю изводить Кристиана тем, что покупаю слишком мало спиртного. Точнее сказать, нормальное количество. Но это удалось лишь два раза. Теперь Кристиан загодя звонит проверить карту вин и является с батареей бутылок, которые к тому же должны «глотнуть воздуха», так что он приходит ещё раньше и успевает набраться ещё больше.

Едва он выставил на стол бароло, по его словам, «расцветшее и мужественное, с нюансами бальзамического и гарного ароматов», как Катрине расчётливо, с подвохом задала вопрос о степени родства брокколи, цветной капусты и той китайской брокколи, с которой нам было подано телячье филе, вымоченное в портвейне.