Увы, это не Майами. Париж. И я выжидаю, даю отвердеть новому, жизненно необходимому двойному дну Декстера, а сам надеюсь пережить еще одну — последнюю — неделю медового месяца мечты Риты. Пью французский кофе (слабенький, по меркам Майами) и vin de table (тревожное, кроваво-красное) и восхищаюсь талантом моей молодой жены впитывать в себя все французское. Она научилась так мило краснеть, спрашивая: «Table pour deux, s’il vous plait», — что все французские официанты разом угадывают в нас свежеиспеченную парочку и, как один, работают на романтические грезы Риты: кивают, улыбаются и буквально готовы петь «La vie en rose», когда ведут нас к столику. Ах, Париж. Ah, l’amour.

Днем мы носимся по улицам, сверяясь с очень важными подсказками на карте, а вечера проводим в затейливых ресторанчиках, где часто вдобавок к еде подают и французскую музыку. Мы даже были на спектакле «Мнимый больной» в «Комеди франсез». Не знаю, почему его дают совсем без перевода, исключительно на французском, но Рите, кажется, это нравится.

А через пару дней ей, кажется, ничуть не меньше нравится и шоу в «Мулен Руж». Вообще, по-моему, жене в Париже нравится все-все, даже речные прогулки. Я уж молчу, что на воде гораздо лучше отдыхать в Майами, дома, там, где ей ни разу не хотелось даже прокатиться на катере, но, честно говоря, начинаю гадать, что творится у нее в голове.

Она бросается на каждую городскую достопримечательность. Эйфелева башня, Триумфальная арка, Версаль, Нотр-Дам — все пали под напором страстной блондинки, вооруженной безжалостным путеводителем.

По-моему, цена за deguisement уж слишком велика, но Декстер — идеальный солдат. Бредет вперед и вперед, под грузом семейных обязательств и бутылок с водой. Не жалуется ни на жару, ни на стертые ноги, ни на дикие толпы туристов в тесных шортах, сувенирных футболках и шлепках.

Впрочем, однажды он предпринимает робкую попытку проявить интерес. Автобусная экскурсия по Парижу; голос на пленке бормочет (на восьми языках) названия восхитительных мест чрезвычайной исторической значимости; мозги у Декстера чуть слышно закипают… и вдруг приходит мысль! Ведь было бы только справедливо, если бы здесь, в Городе вечно звучащих аккордеонов, отыскался очаг культуры для измученного странствиями чудовища… и теперь я знаю какой. На следующей остановке я мешкаю в дверях автобуса, желая задать водителю простой и невинный вопрос.

— Простите, не будем ли мы проезжать по улице Морг?

Водитель слушает айпод. Недовольно дергает наушник из уха, окидывает меня высокомерным взглядом, недоуменно вскидывает бровь.

— Улица Морг, — повторяю я. — Мы поедем по улице Морг?

Говорю все громче, в тщетных потугах объясниться с не-американцем, потом осекаюсь и растерянно умолкаю. Водитель продолжает на меня таращиться. В болтающемся наушнике звякает хип-хоп. Потом водитель дергает плечом и разражается короткой и стремительной тирадой по-французски, с жаром обличающей мое полнейшее невежество; запихивает наушник в ухо и открывает дверь автобуса.

Я выхожу вслед за Ритой, смиренный, покорный, немного разочарованный. Казалось бы, так просто — почтить остановкой улицу Морг, отдать дань уважения этой важной культурной достопримечательности мира чудовищ… Повторяю свой вопрос позже, водителю такси, получаю тот же самый ответ; Рита переводит с несколько смущенной улыбкой.

— Декстер, — бормочет она. — У тебя ужасное произношение.

— У меня испанский лучше, — отзываюсь я.

— Не важно, — говорит она. — Нет никакой улицы Морг.

— Что?!

— Это выдумка. Эдгар Аллан По ее придумал. На самом деле улицы Морг не существует!

Эффект, как будто от слов «Санта-Клауса не существует!».