"Луиса — единственное препятствие, — думала я. — Между мной и Диасом-Варелой (тогда я в мыслях еще не называла его по фамилии, он был для меня Хавьером, и это имя звучало для меня музыкой, было символом чего-то прекрасного и недостижимого) стоит только его навязчивое желание заполучить ее. Если бы он ее потерял, если увидел бы, что этому желанию никогда не сбыться…" Да, если я задумывалась о подобных вещах, то как было не задумываться о них ему, пока Десверн был жив, пока он был помехой? В глубине души Диас — Варела наверняка каждый день желал смерти своему самому близкому другу, и наверняка первое чувство, которое он испытал, услышав о том, что Десверн жестоко зарезан на улице, была радость. "Как я сожалею, как торжествую, какое несчастье, что Мигель оказался там в тот самый момент, когда сумасшедшему "горилле" вдруг захотелось убивать, это могло произойти с кем угодно, даже со мной, и он мог в тот день оказаться в каком-нибудь другом месте, почему это случилось именно с ним, какая удача, что он больше не стоит у меня на пути, что в конце туннеля я вижу свет, который уже не надеялся увидеть, и я к его смерти не имею никакого, даже самого отдаленного, отношения — в тот день я его даже не видел, так что мне не в чем будет себя упрекнуть: ни в том, что не попросил его задержаться подольше, ни в том, что не помешал ему пойти туда, куда он пошел, я с ним в тот день не встречался и даже по телефону не говорил, я собирался позвонить ему позднее, чтобы поздравить его, какая утрата, какое счастье, какой подарок судьбы, какой ужас. И мне себя упрекнуть не в чем".

Я никогда не оставалась у него до утра, мне не довелось испытать той радости, которая наполняет душу, когда первое, что видишь, открыв утром глаза, это лицо спящего рядом любимого человека. Но однажды под вечер, утомленная и счастливая (не знаю, испытывал ли он то же самое, что и я, этого никогда нельзя знать наверняка, и если тебе говорят, что это так — словам не всегда можно верить), я ненадолго заснула в его постели. В тот раз — в последний раз — мне послышался сквозь сон звонок в дверь. Я приоткрыла глаза и увидела его рядом. Он был уже одет (он всегда сразу же одевался, словно не хотел, чтобы я видела его в том расслабленном и ублаготворенном состоянии, в каком пребывают любовники после близости). Неподвижный, как фотоснимок, он читал при свете ночника. Я снова закрыла глаза. Звонок повторился. Потом еще раз, и еще, с каждым разом все продолжительнее, но я не обращала на него внимания — он не имел ко мне отношения. Я не двигалась и больше не открывала глаз, хотя почувствовала, что после третьего или четвертого звонка Диас-Варела тихонько поднялся с кровати. Кто-то пришел к нему, а не ко мне: о том, что я была в его доме, никому не было известно. Но уснуть я уже не смогла. Диас-Варела осторожно укрыл меня одеялом, чтобы мне не было холодно или чтобы не видеть больше моего полуобнаженного тела, которое напоминало ему о том, что между нами только что произошло. Я потянулась, не открывая глаз, закуталась поудобнее.