— В гробу я все это видал! — говорит обычно Лаки, проиграв в очередной раз.

А я только смеюсь:

— Вруби погромче, парень, и утри сопли.

У Лаки потрясная коллекция пластинок. Серьезно. Я еще поэтому люблю забегать к нему. Берем бутылочку, заказываем китайскую еду, треплемся о том о сем и слушаем Керби Хенкока или Кола Портера. Блеск!

Я у себя врубаю музыку на полную катушку. Я иначе не люблю. Иногда какой-нибудь обормот стучит в дверь и просит:

— Послушай, старина, нельзя ли потише?

Если я пью бурбон или столярничаю, бывает, и отвечаю, а то и мимо ушей пропускаю. Но эта публика ко мне не вяжется. Может, потому, что я под два метра и на сто кило тяну. Кто их знает?

Без музыки я бы спятил. Лучше нее ничего нет. Это уж как пить дать. Она не лезет к тебе в душу со всякими дурацкими вопросами. И ничего не просит, только слушай. А бывают песни будто прямо про тебя. Сайд Эффект. Арефа. Глэдис. Смоуки, ЛТД. Если кто-нибудь из этих соседушек стучит в дверь, я, когда в хорошем настроении и ничем не занят, а переодеваюсь или газету читаю, обычно кричу:

— Вали, приятель!

Они, наверное, меня шизиком считают. Ясно, конечно, что я не подарочек, но такова уж моя натура. Люблю наблюдать, что люди делают, откуда идут. Меня из флота выкинули за мой характер: не умею нормально общаться — ни слушать, ни выполнять приказы. Зачем мне вся эта чушь? Чего ради выпендриваться? Черный и дома досыта навоюется. Когда мне сказали „набор", а это значит армия, я ответил: „Только не для меня". Мне что-нибудь попроще: подлодки, корабли и все прочее. С какой мне стати по приказу белых убивать людей, которые мне ничего плохого не сделали? А белые при этом думают, что облагодетельствовали меня! Мне два года понадобилось, чтобы выбраться из этой передряги.

Семейка моя переполошилась. Будь я белым, меня, верно, лишили бы наследства.

— Ты совсем пропащий, сынок, всегда таким был и будешь, — изрекла моя матушка. — Хоть бы ты провалился и оставил нас в покое.

Сука! А папаша?! Нет слов! Ну просто ничтожество.

— У тебя было бы будущее, сынок, если бы ты правильно себя вел. Главное в этом мире — жить по правилам.

„Как же, держи карман шире. Очень тебе это помогло!" — так и подмывало сказать ему. Несчастный мусорщик — вот его потолок! И чего, главное, взъелись. Меня же не под трибунал отдали, а уволили вчистую. Я даже сейчас могу пользоваться вонючими льготами. Кристин на год старше меня. О ней можно сказать одно: тупица. Глупа как пробка. И как это она умудрилась школу кончить, ума не приложу. Предки души в ней не чают, будто она у них единственный ребенок. А все потому, что она готова целовать землю, по которой они ходят.

— Ты очень злой, Фрэнклин, вот твоя главная беда, — говорит она. — Для тебя все кругом враги, и ты не знаешь, что такое общение и компромиссы. И чего ты такой бешеный?

Да что она обо мне знает? Может, будь я такой светлокожий, как она, я бы тоже не знал ни горя, ни печали. Цвет кожи: вот где собака зарыта. От такого черного, как я, двухметрового верзилы белые шарахаются. И от этого вся жизнь — сплошные проблемы. Это и есть корень всех бед. Кожа!

Мы с Дарлин похожи. Черные в отца, мы всегда ощущали себя гадкими утятами.