— Вас есть еще семнадцать?
— Больше нет, сэр, — ответил Теневой, оскалившись.
— Мистер Тенистый — потомственный мастер, сэр, — сообщил Бент.
— Потомственный мастер… — без выражения повторил Мойст.
— Точно, сэр, — сказал Теневой. — Мистер Липовиг хочет узнать историю, сэр?
— Нет, — твердо ответил Бент.
— Да, — заявил Мойст, смотря на его «твердо» своим «проницательно».
— О, похоже, что хочет, — вздохнул Бент. Мистер Теневой улыбнулся.
Это была очень полная история, и требовала она долгого рассказа и много времени. В какой-то момент Мойсту показалось, что время это подошло бы Ледниковому Периоду. Слова протекали мимо него, как грязный поток, но, как и в грязном потоке, кое-что застревало. Пост потомственного мастера появился сотни лет назад, когда должность Начальника Монетного Двора была синекурой, данной своему собутыльнику тогдашним королем или патрицием, который использовал того как копилку и не делал ничего, кроме как появлялся время от времени с большим мешком, похмельем и многозначительным взглядом. Должность была образована, потому что возникло смутное понимание, что должен быть кто-то ответственный, и, по возможности, трезвый.
— И вы действительно всем управляете? — быстро спросил Мойст, чтобы перекрыть поток чрезвычайно интересных фактов о деньгах.
— Точно, сэр. Временно. Начальника не было сотню лет. Pro tern.
— И как вы получаете плату?
Наступило минутное молчание, а потом мистер Теневой сказал таким тоном, будто он говорил с ребенком:
— Это — монетный двор, сэр.
— Вы сами делаете собственную зарплату?
— А кто еще это сделает, сэр? Но все официально, не так ли, мистер Бент? Он получает все квитанции. Мы, в сущности, обходимся без добавочной стоимости.
— Ну, по крайней мере, у вас прибыльное дело, — весело сказал Мойст. — Я имею в виду, что, должно быть, вам сделать деньги — раз плюнуть!
— Как-то сводим концы с концами, сэр, да, — ответил Теневой так, как будто это была больная тема.
— Концы с концами? Вы же монетный двор! — удивился Мойст. — Как можно не делать прибыли, делая деньги?
— Расходы, сэр. Куда ни глянь — везде расходы.
— Даже от доходов?
— И там тоже, сэр. — Ответил Теневой. — Это разорительно, сэр, это на самом деле так. П’нимаете, сделать фартин’ стоит полпенни, и почти пенни — чтобы сделать полпенни. Пенни выходит за пенни с четвертью. Шестипенсовик стоит два пенса с четвертью, так что здесь мы в выигрыше. Полдоллара стоит семь пенсов. И только шесть пенсов за доллар, явное улучшение, но эт’ потому, что мы тут их делаем. Самые засранцы — это гроши, потому что ценятся они в полфартинга, а стоят шесть пенсов из-за кропотливой работы, они такие маленькие и с дыркой в середине. Трешки, сэр, у нас только несколько человек их делают, много работы и выходит каждая за семь пенсов. И не спрашивайте меня о двухпенсовиках!
— А что с двухпенсовиками?
— Рад, что вы об этом спросили, сэр. Тщательная работа, сэр, складывается в семь и одну шестнадцатую пенса. А, да, еще шестнадцатая пенса, сэр, элим.
— Я про такой даже не слышал никогда!
— Ну, нет, сэр, вы и не могли, человек вашего-то класса, но и он имеет место, сэр, имеет место. Милая маленькая штучка, сэр, куча крошечных деталей, изготавливаемая по традиции вдовами, стоит аж целый шиллинг из-за такой кропотливой гравировки. |