Миша шел впереди. Замыкал шествие Катран, и камера на этот раз плохо слушалась его: неохотно, точно потеряла вдруг округлость, катилась около ног, сумок и разостланных полотенец. А подчас и наезжала на загорающих, и на Катрана кричали.

Компания едва поспевала за Мишей.

- На сверхзвуковой шпарит! - сказал Илька посмеиваясь. - Точно бриллианты в ювелирный тащит!

- Не говори! - согласился Вася. - Вот Федор Михайлович обрадуется! Вот, скажет, подводные археологи…

- Жди! - перебил его Костя. - Влетит нам от него - вот что. Изуродовали. Доконали. Принесли бы целенькую…

- Вообще-то да, - вздохнул Вася.

- А как будем скреплять? - спросил Костя. - Все куски достали? Совпадут ли?

- Как миленькие! - усмехнулся Илька. - Как же они могут не совпасть у такого человека, как Миша? Пусть посмеют!

"Он опять за свое, - подумал Одик. - До сих пор не может простить Мише и ребятам, что они забираются на мыс, а он - нет!"

Один человек не принимал участия в разговоре - Толян. Он всю дорогу молчал.

Скоро они свернули от моря в узкий проулок. Навстречу им шла высокая худощавая женщина с седым пучком. Ее авоську оттягивали пакеты с пастеризованным молоком и хлеб. Ребята поздоровались с ней, уступая дорогу. Она ответила, улыбнулась, и возле губ ее и на щеках прорезались морщинки.

- Кто это? - спросил у Васи Одик, когда она прошла.

- Анна Петровна, - шепнул Вася. - Химичка. Она всегда за ребят… Справедливая… До ужаса!

- Между прочим, когда-то была женой Краба, - бросил Костя. - Их Севка учится в ЛГУ, а летом живет здесь. То у нее, то у него. Видно, не решил еще… - Костя замолк.

Перед глазами Одика встало лицо Лили - смуглое, узкое, с тонким носом и блестящими карими глазами. И еще почему-то встали перед ним серьезные, точные глаза Виталика.

Ребята вышли к главной улице - автостраде, скоро очутились у большого двухэтажного дома и нырнули в подъезд. Вслед за Катраном с его камерой нырнул и Одик.

- А ты куда? - спросил его Илька у лестницы. - У тебя есть пригласительный билет?

- Нет, - сказал Одик, и ребята грохнули.

Одик покрылся липкой испариной.

Пока Миша открывал, все сгрудились у двери.

- А куда камеру? - спросил Катран. - С собой взять или как?

- Оставь у двери, - сказал Миша.

- А не свистнут?

И здесь Илька ткнул пальцем в Одика и завопил:

- А он на что? Пусть в благодарность за то, что не прогнали, стоит на часах у двери и сторожит наш корабль! А?

Одику стало жарко. Он отпрянул от ребят и бросился по лестнице вниз. Его душил стыд. Он не нужен им, они издеваются над ним и гонят прочь! И даже Катран не заступился!

Одик выбежал на тротуар. Навстречу двигались легко одетые люди с фотоаппаратами, с играющими транзисторами на ремешках и яркими пляжными сумками. Парень в тренировочных брюках нес в одной руке сверкающее прикладом подводное ружье и сетку полную рыбы, другой - снимал маленькой жужжащей кинокамерой улицу и вместе с гуляющей публикой снял и его, Одика. Но ему сейчас было не до этого. Он понуро шел домой. Шел и думал: вот и готово, вот и все. Зачем он им? У них свои дела, свои заботы и законы… А он? Кто он для них?

Все получается, как дома, как в Москве…

Одик брел домой и вспоминал, как вчера после обеда они с Олей встретили Федора Михайловича вот на этой улице.

- Смотри, - шепнула Оля. - Ихний учитель…

И Одик опять увидел отца. Ну не совсем отца, но почти… Одет он был довольно небрежно - небось так в школу не ходил. Из кармана мятых хлопчатобумажных штанов торчал свернутый в трубку еженедельник "За рубежом", сандалеты на босу ногу, спортивная куртка на "молнии".