«Смерть надобно заслужить» (стр. 49).

«Господи, убей меня!» (стр. 74).

«О, как оно медленно, приближение смерти!» (стр. 108).

Марголин пишет: «За личиной Синявского таился Терц – безгранично несчастный человек, не приемлющий жизни. Всё в ней ненавистно. Тут дело не в „антисоветчине“…

То есть, попросту говоря, – психически больной человек.

Синявский‑Терц пишет: «Поскорее бы умереть, чтобы не пачкать и не пачкаться» (стр. 64).

По этому поводу Марголин пишет: «Эту грязь и жуткое „патологическое“ влечение к нечистому, Терц убедительно продемонстрировал в своих рассказах».

Затем Марголин пишет: «Сексуальность проклята им и всячески развенчена… Секс – убийствен. „В нём“, – пишет Терц, – „конец, преступление, ад, смерть…“ (стр. 68) „…Убийственно уже местоположение секса в непосредственной близости к органам выделения“, пишет Терц. „Бесстыдство совокупления, помимо стыда и страха, должно преодолевать тошноту, вызываемую нечистотами“ (стр. 66).

Как объяснить этот бред сумасшедшего, с точки зрения диалектического материализма? Да очень просто.

По Фрейду, у этих дегенератиков ротовой эротизм, феллацио и куннилингус, а попроще, по‑русски, это х‑сосы и п‑лизы. И если ты уткнёшься во все это носом, то, конечно, получается то, что пишет Терц.

Вперемежку с этим бредом, диссидент‑импотент Синявский‑Терц всячески расхваливает педрика Бориса Пастернака. Как обычно, кукушка хвалит петуха…

А в общем, если бы советские судьи, судившие Синявского и Даниэля, почитали бы эту статью Марголина в «Новом Русском Слове», то они могли бы влепить обоим диссидентам куда больше, чем они получили.

Да и в США, по букве закона, ведьмачья любовь, феллацио и куннилингус, официально называется «преступлением против природы» и за это полагается несколько лет тюрьмы. Вся загвоздка только в том, что тюрем не хватит.

Недавно в американских газетах писали, как одна жена поругалась со своим мужем и, чтобы насолить ему, донесла куда надо, что он совокупляется с ней не туда, куда надо. Она думала просто осрамить мужа.

Но, по букве закона, мужу влепили несколько лет тюрьмы. А жена, оставшись без мужа и, главное, без денег, рвёт на себе волосы.

Одновременно в американских школах, детей учат, что все виды секса, включая и ведьмачью любовь 69, это совершенно нормальное явление. И говорят, что французскую любовь пора переименовать в американскую любовь.

Но, как учил наш знаменитый литератор Козьма Прутков, не будем расплываться мыслью по дереву. Вернёмся к нашим диссидентам.

Посмотрим на рассказ Абрама Терца‑Синявского под названием «Пхенц». Пхенц это какой‑то межзвёздный скиталец, марсианин, венерик или лунатик, в общем, какой‑то безродный космополит, который почему‑то очутился в советской Москве.

Пхенц замаскировался под человека, но внутри он что‑то совсем другое. А что, этого автор не говорит.

Пхенц не живёт, а мучается. Всё ему не нравится. Всё ему не так. Наконец, одна сердобольная Маруся сжалилась над бедным марсианином и положила его к себе в постель.

Глупая Маруся предлагает ему самое сладкое в мире. Но всё сладкое для Пхенца – горькое. И Пхенц ковыляет дальше, ворчит, жалуется, скулит. В общем, типичный диссидент.

Почитав это, все кинсианцы завопят: «Символика! Гениально!» Да, это та символика, тайнопись, по которой нечистая сила узнаёт друг дружку. Теперь эту символику маскируют под модернизм. Формула этого модернизма такова: сделано дегенератами о дегенератах и для дегенератов.

Следует напомнить, что этих символистов развелось очень много в России перед революцией.