Такая посуда попадалась мне разве что в детстве в поездах дальнего следования. Впрочем, в те годы любая поездка казалась мне увлекательным событием, которое непременно принесет мне встречу, если не со сказочными чудесами, то по крайней мере с незабываемыми приключениями. Сейчас это чувство возникло вновь и, надо сказать, оно было вполне уместно. Открылась дверь, и в комнату зашла уже знакомая мне девица. Она успела переодеть джинсы и футболку, и теперь была в шортах и безрукавной маечке. Тем не менее, и в этих вещах, как и в прежнем наряде, преобладали оттенки зеленого.
– Заходи, Вася! Присаживайся! – пригласил девушку Чехов. Впрочем, теперь при более ярком, чем на улице освещении я понял, что слово «девушка», подходит к ней так же плохо, как и мужское имя Вася. Передо мной была зрелая женщина. Зрелость заключалось не в фигуре. Ее тело казалось весьма изящным, если не сказать спортивным. И в ее движениях не было той возрастной тяжести, которая отличает даже следящих за собой женщин, после того как им исполняется тридцать пять или сорок. Кожа Васи также выглядела прекрасно. Ни сеточек в уголках глаз, ни намечающейся дряблости на шее, ни проступивших вен на руках или икрах. Короче говоря, все в ней было воплощением здоровья и молодости. И все-таки, сам не знаю по какой причине, я был твердо уверен, женщине, на которую я смотрю в лучшем случае за сорок, а возможно уже и под пятьдесят. Наверное, можно было наплести что-то про незаурядный ум или особенную мудрость читавшуюся в ее бездонных глазах. Но это было не так. Глаза были и впрямь бездонными, светло-карими с прозеленью и совершенно по-детски блестящими. У взрослых такого блеска просто не может быть. Что-то меняется с возрастом то ли в составе, то ли в строении роговой оболочки. У нее этот блеск был, но прочесть что-либо по этим огромным, манящим, словно гипнотизирующим очам было совершенно невозможно.
– Ну, что? Насмотрелся? – как-то очень уж, по-деловому, осведомилась Вася, налив себе чай. – Смотри, смотри! Не возбраняется. Только давай договоримся. Если ты с нами останешься, чур, не влюбляться. Работе мешает.
– Да я как бы и не собираюсь, – опешил я от такой прямоты и натиска.
– Никто не собирается, – очень тихо, но не настолько, чтобы я не расслышал, произнес Антон Павлович.
– Хватит, Ваня, – неожиданно мягко и все же очень настойчиво попросила любительница зеленого. – Не сейчас. Чехов кивнул и отвернулся к окну. Стало ясно, что этих двоих связывают какие-то очень давние, очень личные и очень непростые отношения. Но меня сейчас гораздо больше занимало другое.
– Э… Кто вы? – не выдержав, поинтересовался я. – И о какой работе речь?
– Об интересной! – лаконично ответила Вася. – Впрочем об этом ты, похоже, уже и сам догадался. Что касается твоего первого вопроса… Женщина повернулась к Чехову:
– Давай, Ваня! У тебя это часть обычно лучше получается. Антон Павлович, который оказался вовсе даже Иваном, отставил стакан, вздохнул и доверительно посмотрел мне в глаза.
– Мы, молодой человек, представляем собой некую благотворительную организацию. Или, если хотите, общество. «Блин! Сектанты!» – подумал я.
– Наша задача – продолжал Чехов. – Охрана окружающей среды, решение экологических проблем, забота о мире живой природы.
– В смысле, вы представляете партию Зеленых, – попытался уточнить я. Зеленая Вася уткнулась в свою чашку и фыркнула, отчего ее чай разбрызгался во все стороны. Иван осуждающе взглянул на подругу и снова обратился ко мне.
– Вы правы! – кивнул он. |