Объясню и вам: на той карте «Нижняя Галилея и долины», о которой я только что рассказывал, не хватило места, чтобы написать полностью «Кфар-Иошуа», поэтому название мошава сократилось до «К.-Иошуа». В устах жителей Нагалаля, только и ожидавших удобного случая посмеяться над соседями, «К.-Иошуа» немедленно превратилось в «Кишуа» — название, в котором слышался, конечно, некий оттенок пренебрежения, насмешки и превосходства, — а отсюда уже было рукой подать до формы множественного числа «кишуим», то бишь люди из «Кишуа».

У многих нагалальцев были родственники и друзья в Кфар-Иошуа, и по субботам семьи гостили друг у друга. Иногда «кишуим» приезжали в Нагалаль, а иногда из Нагалаля ездили в «Кишуа». В нашей семье все предпочитали вторую возможность. Во-первых, потому, что в гостях у братьев бабушке Тоне нечего было бояться, что ей нанесут грязь в дом, и поэтому там она была воплощением спокойствия и благодушия, совсем не такая, как дома. А во-вторых, из-за самой поездки, потому что туда ехали через поля, на телеге. Со временем, после своего появления на свет, я тоже много раз участвовал в этих поездках, и сегодня, уже побывав во многих далеких и заброшенных местах земного шара, порой весьма далеких от цивилизации, могу смело заверить, что ни одно из этих путешествий не было для меня таким волнующим и увлекательным, как те субботние поездки на телеге к дяде Ицхаку и дяде Моше.

Сразу же после утренней дойки все одевались по-субботнему, запрягали Уайти, бросали на телегу несколько пустых мешков, чтобы помягче было сидеть в дороге, и отправлялись в дальний путь. Вначале спускались по длинному пологому спуску в сторону двух пальм источника Эйн-Шейха — той прямой, что высится там по сей день, и второй, наклонившейся, которая с тех пор уже рухнула. Тут мы в очередной раз выслушивали рассказ дедушки Арона об осушении болот и хором пели ту песню, которую он пел в те далекие времена, когда его сыновья были такими же маленькими, как я позже, и ездили с дедом и бабушкой Тоней в ту же поездку, что я сейчас. Маленький Менахем размахивал тогда кнутом, а дедушка Арон пел ему:

Я трясся в телеге, а взгляд мой тем временем высматривал вокруг мою истинную любовь — обитателей земных и небесных просторов. По пути нам всегда попадались мангусты — они пересекали колею торопливым вороватым шагом, чтобы тут же скрыться в зарослях. В пору птичьего гнездования на нас пикировали чибисы, издавая резкие угрожающие крики, а жаворонки летели перед телегой низким изломанным лётом, словно подранки, стараясь заманить нас в преследование, чтобы отвлечь от своих умолкших птенцов, которые испуганно прижались к земле и слились с нею. В летние дни перед телегой то и дело мелькали переползавшие дорогу змеи, быстрые и блестящие, как черные молнии, а если нам особенно везло, то встречалась и стремительная птичка в роскошном черно-белом наряде — сейчас ее называют хохлатым чибисом, а в ту пору о ней говорили просто — «пигалица» или «хохлатка».

Вершиной поездки была переправа через вади — крутой овраг, в котором тогда еще текла мелкая речушка. Там водились лягушки и речные раки, а дикие кошки вылавливали из воды мелких рыбешек. Даже сегодня можно проехать из Нагалаля в Кфар-Иошуа через эти поля, но теперь тут проходит вполне приличная дорога из утоптанного известняка, а через вади переброшен «ирландский мост».