Горничная вошла с охапкой полотенец, подала их Тэпу вместе с мылом и вышла.

— Кто он, этот военный корреспондент? — спросил Квейль.

— Американец, — сказал Горелль. — Состоит при армии.

— Что за птица?

— Гм… Вроде тебя. Но ничего парень. И говорит, как ты.

Тэп уже сидел в ванне. Горелль и Вэйн достали с полки журналы. Ричардсон, курчавый здоровенный малый со спокойными движениями, пробовал настроить радио. Тэп вылезал из ванны, когда в комнату вошел высокий белокурый мужчина в военной форме цвета хаки. Он на миг остановился в недоумении, но тут раздался голос Тэпа:

— Хэлло, Лоусон! Мы арендовали вашу ванну.

— Пожалуйста, — сказал Лоусон.

— Это Джон Квейль. Наш командир звена, — представил Тэп.

— Очень рад, — сказал Лоусон.

Он увидел худощавого, крепко сложенного молодого человека, стоявшего перед ним в несколько принужденной позе. Лоусон бросил беглый взгляд на его лицо, которое могло бы показаться бесцветным, если бы целое не распадалось на отдельные характерные черты: резко очерченный нос, правильные линии лба и подбородка. Глаз Квейля почти не было видно, — так глубоко они сидели под надбровными дугами. Верхняя губа у него была тонкая и невыразительная, но нижняя полная, и подбородок хорошо очерчен. В заключение Лоусон отметил шелковистые темные волосы, мягкие, но не очень взъерошенные. Все это ему понравилось с первого взгляда, понравилась и слабая улыбка, которая появилась на губах Квейля, когда они обменивались рукопожатием. Тэп представил и остальных, и Квейль уселся в низкое кресло.

— Вы американец? — спросил Квейль Лоусона.

— Самый настоящий. Вы, вероятно, знали нашего Энсти?

Квейлю не пришлось напрягать намять. Нетрудно было вспомнить Энсти. Это был американский летчик, вступивший в восьмидесятую эскадрилью: слишком пылкий и необузданный для полетов на «Гладиаторе», он кончил тем, что врезался в строй двенадцати неприятельских самолетов и погиб, предварительно протаранив одну «Савойю».

— Да. А вы его знали? — спросил Квейль.

— Мы вместе учились.

— Вы, значит, тоже со Среднего Запада?

— Да.

— Энсти всегда сердился, когда говорили, что там задают тон изоляционисты.

— Я тоже обижаюсь на такие разговоры. У нас есть, конечно, изоляционистская прослойка… Ну да черт с ними!

— Куда вы собираетесь вечером, Лоусон? — спросил Тэп, застегивая куртку.

— Никуда. Вечером мне, вероятно, придется сражаться с цензурой.

— Присоединяйтесь к нам. Мы все идем к «Максиму».

— Я могу заглянуть туда попозже, — сказал Лоусон.

— А ты как, Джон?

— Я тоже зайду позднее. Вы не ждите меня.

Лоусон сел за небольшой письменный стол, заложил лист бумаги в машинку и начал печатать. Ричардсон уже вышел из ванны — его место занял Горелль. Пока они по очереди совершали омовение, а Лоусон стучал на машинке, Квейль сидел и читал. Когда Вэйн вышел из ванной, Тэп, Ричардсон и Горелль, занимавшиеся перелистыванием журналов, встали.

— Спасибо за ванну, Уилл, — сказал Тэп, обращаясь к Лоусону.

— Не за что.