— Донато?

— Жены Донато. Интерес Гранады понятен: ее же нашел он.

Меня как током ударило, и я еле устоял на ногах.

— Жена Донато?

— Она самая. Наглоталась снотворных таблеток. Так, во всяком случае, думает Гранада.

— А что думаете вы, доктор?

— Я подожду, пока состояние ее внутренних органов не укажет, что мне думать. Одно мне известно твердо: то количество таблеток, которое я ей выписал, смертельной дозы не составляет. Но, возможно, у нее уже был их запас, или она где-то взяла еще.

Он откинул простыню. Труп блестел, как рыба, выброшенная на железный берег. Ногти на ногах были красными не от крови, а от лака. Лицо Секундины было погружено в непробудный сон.

— А теперь предупреждаю вас заранее, — сказал Саймон, беря кривой нож с острым кончиком, — вам лучше уйти, если вы не хотите наблюдать, как я сделаю разрез-бабочку. Для непрофессиональных глаз зрелище не из приятных.

Он занес нож, и я повернулся, чтобы уйти. В дверях стоял Тони Падилья.

— Господи! Он хочет ее резать? — В его голосе было испуганное недоумение, глаза остекленели.

— Вреда ей не будет, Тони. Она ведь мертва.

— Я знаю. Фрэнки слышал по радио.

Он прошел мимо меня и остановился, глядя на покойницу. Она смотрела на него из-под опущенных век без страха и без радости. Его рука погладила обнаженное плечо.

— Для чего вам ее резать, доктор?

— Боюсь, это необходимо. В случае насильственной смерти или смерти по неустановленным причинам вскрытие обязательно. А при данных обстоятельствах оно обязательно вдвойне.

— Как она себя убила?

— Знай мы это, мне бы не для чего было ее резать. Сержант Гранада считает, что она приняла смертельную дозу снотворных таблеток.

— При чем здесь Гранада?

— Он ее нашел. Поехал к ней домой, чтобы задать ей кое-какие вопросы...

— О чем?

Этот выкрик заставил Саймона поднять брови, но ответил он вполне вежливо:

— О деятельности ее мужа, насколько я понимаю. Она лежала в постели, а ее дети стояли возле и плакали. Видимо, она уже умерла, но он на всякий случай поторопился привезти ее сюда в машине «Скорой помощи». К несчастью, она действительно умерла.

— Прямо как Бродмен, а?

Саймон пожал плечами и бросил на нас нетерпеливый взгляд.

— Простите, но у меня нет времени обсуждать с вами все эти подробности. Лейтенант Уиллс и сержант Гранада ждут результатов вскрытия.

— Почему такая спешка? Они разве и так не знают? — При каждом слове Падилья дергался всем телом, как лающая собака.

— Что, собственно, это означает? — Саймон повернулся ко мне. — Насколько я понимаю, он ваш приятель. Объясните ему, что я прозектор, хорошо? Ученый. И не могу обсуждать действия полиции.

— По-вашему, я недоумок? — крикнул Падилья.

— Во всяком случае, ведете вы себя как недоумок, — сказал я. — Уважайте хоть мертвых, если не уважаете живых.

Падилья умолк. Виновато посмотрев на покойницу, он повернулся и побрел вон из секционной. Я вышел в коридор следом за ним.

— Я не знал, что она была вам так дорога, Тони.

— И я не знал. Я думал, что ненавижу ее, давно так думал. Видел ее на улицах и в барах — с мужем видел, с Гранадой. И всегда злился, когда видел. И вдруг вчера вечером, когда Гэса пристрелили, я подумал: я же могу теперь жениться на ней. Прямо как озарило: я могу теперь жениться на ней. И женился бы.

— А вы были женаты?

— Нет.