Мэтр Нордманн, после перерыва, донес об этом председателю.

Мэтр Изар возразил, что дело происходило не в зале, а на лестнице, так же точно, как инцидент с пощечиной, данной журналисткой «Фран-Тирер» коммунисту Куртаду (две недели тому назад), и что это суда не касается.

Кравченко дают договорить. Он приводит цифры советской тяжелой индустрии перед войной, из которых следует, что Россия не была готова к войне.

Вызывается очередной свидетель «Л. Ф.», Альбер Байе, председатель резистантской прессы, историк.

Байе, пожилой господин, чрезвычайно субтильной наружности, говорит о «цвете французской печати» газете «Лэттр Франсэз». Он смотрит, как говорится, в корень, и доказывает председателю, что, если будет признана диффамация, газета должна будет разориться.

— Вы присудите платить ее миллионы и убьете нашу гордость! — восклицает он. — Да и что такое диффамация? Ведь книга Кравченко продается лучше, чем когда-либо, хотя историческое значение ее — нуль.

Витиевато, хитро, он говорит довольно долго, когда встает со своего места мэтр Гейцман. Он держит в руках пять вырезок. Это статьи Байе разных годов — начиная от 1940. Он просит позволения прочесть их.

Первая касается «Торреза и его банды», как в то время выражался уважаемый историк. Вторая говорит о дезертирстве Торреза. Третья выражает ужас перед тем фактом, что «Сталин бросился в объятия Гитлера». Четвертая говорит о том, что «Сталин с Рейхом идет против Франции» и пятая, наконец, выражает страх перед «выстрелом в спину», которого историк ожидает от коммунистов, если они восторжествуют.

Молчание. Смущение.

Байе (собравшись с силами): Историки иногда ошибаются. (Смех в зале.)

Гейцман: Н-да, конечно.

Байе: Я ошибался, ну, и ошибался! Я в 1917 году считал Петэна героем. В этом тоже каюсь.

Гейцман: Через три года вы скажете, что Кравченко был прав?

Байе: Если я был дураком, то нас много было таких.

Председатель благодарит свидетеля и отпускает его.

Американские меньшевики

У барьера молодой журналист Эрман, секретарь союза журналистов (С Ж. Т.). Он считает, что в Америке очень часто двое пишут книгу. Кравченко конечно помог американец.

— Был в Америки до Кравченко некто Кривицкий, который тоже предал СССР, — говорит Эрман. — В 1939 году его статьи сделали некоторый шум. Ему писал их американский журналист Исаак Дон Левин. Кривицкий не поделил с ним гонорара и застрелился. Реакционеры говорили, что его убили большевики.

Мэтр Нордманн: Расскажите суду, что вы знаете о Левине и других русских меньшевиках.

Эрман: Я хорошо знаю социалистические круги в Америке. Сначала эти люди жили в Париже. Во время войны часть меньшевиков занималась антисоветской пропагандой, играя на руку Гитлуру. Другая же часть на время примолкла. Среди них наиболее влиятельны: Чаплин, Николаевский и Зензинов. Все эти люди опекали Кравченко, когда он изменил своей стране.

Мэтр Нордманн: О Николаевском и Зензинове мы еще будем говорить на процессе. Что вы думаете о них?

Эрман: Николаевский собирает документы о СССР. Его материалы совпадают с материалами Кравченко. Возможно, что он их ему и дал. Что до Зензинова, то он, наверное, имел в своих руках рукопись Кравченко до ее напечатания.

Мэтр Нордманн: А что говорил по поводу Кравченко другой меньшевик, Дан?

Эрман: Он писал о Кравченко очень строго и осуждал его.

Мэтр Изар читает письмо Исаака Дон Левина, где тот категорически отрицает какое бы то ни было свое участие в жизни и работе Кравченко.