— Значит, вы упорно стоите на своем? Вы продолжаете обвинять вашего патрона?

— Его или кого-нибудь другого.

— Виноват!.. Только он один, понимаете ли, один только он знал слово. Был ли ему интерес обворовывать самого себя?

— Я долго искал этот интерес и не мог найти его.

— Отлично! Этот интерес имели только вы! Украли вы!

Партижан говорил так, точно был убежден в этом, на самом же деле он сомневался. Оставалось только последнее средство — это огорошить обвиняемого, который своим спокойствием и решимостью защищаться до конца попортил ему столько крови.

— А ну-ка, скажите, сколько денег вы потратили в этом году? — задал он вопрос, едва сдерживая себя от гнева.

Просперу не нужно было для этого ни воспоминаний, ни счетов.

— Извольте, — тотчас же ответил он. — Обстоятельства были настолько исключительны, что я достаточно-таки порастряс свои деньги: я потратил их около пятидесяти тысяч франков.

— Откуда же вы их взяли?

— Прежде всего у меня было двенадцать тысяч франков, доставшиеся мне по наследству от матери. Затем я получил от господина Фовеля жалованье и за участие в прибылях предприятия четырнадцать тысяч франков. Восемь тысяч я выиграл на бирже. Остальное я взял взаймы, состою должным в этой сумме и могу уплатить ее немедленно из тех пятнадцати тысяч, которые имею на текущем счету у господина Фовеля.

— А кто вам давал взаймы?

— Рауль Лагор.

Этот свидетель, отправившийся путешествовать, как нарочно, в день кражи, не мог быть допрошен.

— Хорошо, — сказал Партижан. — Поверю вам на слово. Объясните мне теперь, почему вы, вопреки формальным приказаниям вашего патрона, взяли из банка деньги накануне, а не в самый день платежа?

— Господин Кламеран дал мне знать, — отвечал Проспер, — что для него будет приятно и даже полезно получить свои деньги именно рано утром. Если вы допросите его, он подтвердит вам это. С другой стороны, я знал, что явлюсь на службу несколько позднее обыкновенного.

— Господин Кламеран ваш друг?

— Нисколько. Наоборот, я должен сознаться, что чувствую к нему необъяснимое отвращение, — я заявляю об этом. Он очень близок с Лагором.

— Как вы провели вечер накануне преступления?

— По выходе со службы, в пять часов, я взял билет на Сен-Жерменском вокзале и поехал в Везине на дачу к Раулю Лагору. Я отвез ему полторы тысячи франков, которые он ожидал от меня, но, не застав его дома, я вручил их его лакею.

— А вам не сказали там, что господин Лагор отправляется в путешествие?

— Нет. Я даже не знаю сейчас, в Париже он или нет.

— Отлично. Что вы делали затем?

— Я вернулся в Париж и обедал в ресторане с одним из приятелей.

— А потом?

Проспер помедлил.

— Вы молчите, — обратился к нему Партижан. — Тогда позвольте мне рассказать вам, как вы проводили ваше время. Вы возвратились к себе на улицу Шанталь, оделись и отправились на вечеринку к одной из тех дам, которые называют себя артистками, но только позорят свои театры, получая от них в жалованье гроши, а тем не менее заводя себе экипажи и лошадей. Вы были у мадемуазель Вильсон!

— Совершенно верно.

— У мадемуазель Вильсон идет большая игра?

— Иногда.

— В таких компаниях вы — свой человек. Не были ли вы замешаны в одной скандальной истории, имевшей место у одной из дам такого сорта по фамилии Кресченди?

— Я фигурировал только в качестве свидетеля, будучи очевидцем шулерства.