В глазах Марата и впрямь тлеет диковатый огонек. Парни наэлектризованы соблазнительными речами. Через минуту Серега нарушает воцарившееся молчание, прислушиваясь к меланхолическому романсу за стеной.

— Это мать, да? Как жалостно поет-то, прям за сердце…

— Однако вернемся к делу. — Марату претит обсуждать с ними материнское пение.

— Главный вопрос — влезть в кассу. Шухер подымется, — говорит Миша.

— Предусмотрено, — кивает Марат. — За что себя уважаю — умею придумать нестандартный ход. Кассирша отопрет сама.

— Шутишь!

— Ничуть. Под дверью кассы ты, Миша, — у тебя натуральней получится — кричишь отчаянным голосом: «Марья Петровна! Скорей, Федор умирает!» Это хорошенько отрепетируем.

— Кто такой Федор?

— Обожаемый муж кассирши, трудится рядом в лаборатории, — показывает на плане, — больное сердце. Естественно, она бросится к умирающему супругу. Как только откроет дверь, зажимаете ей рот и оглушаете по голове.

— Это давай ты, — говорит Миша приятелю.

— Ладно.

— Остается взять деньги и уйти через подъезд, который я показывал. Там будет ждать синий «Москвич»…

— На словах все проще пареной репы.

— Не на словах, Миша. Люди со мной уже работали, и весьма успешно!

…Мы видим переднюю, где Вероника Антоновна, стоявшая под дверью комнаты Марата, медленно отступает, держась за голову. Она все слышала и все поняла о сыне до конца.

13

Пал Палыч осуществляет свою «мыслишку».

— Держите бумагу, — вручает он Сене Калмыкову чистый лист. — Пишите сверху: «Следователю Знаменскому». Пониже: «По вашей просьбе собственноручно составляю перечень своих знакомых».

— А для чего? — подобострастно спрашивает Калмыков.

— Для приобщения к делу. Следствие, суд и адвокаты должны знать, в каком кругу вы вращались. Если сочтут нужным, кого-то попросят вас охарактеризовать.

…Теперь перед Пал Палычем Сема Тутаев. Он заполнил лист донизу, перевертывает, задумывается.

— Всех-всех писать?

— Конечно. Наверно, будут и положительные отзывы?

— Обо мне? А то как же!

— Вот и пишите. Учтем.

…Завершение процедуры мы наблюдаем с участием Ильи Колесникова.

— Вот, пожалуйста. Все. — Он протягивает Пал Палычу три листка, густо испещренных именами. — Отдельно я озаглавил «Друзья», отдельно «Разные знакомые».

— Многочисленное общество.

— Старался уж никого не забыть, гражданин следователь!

— Какой вечер чудесный, — говорит Стелла, выходя с Барсуковым из подъезда его дома. — Где ваши окна?

Он ведет ее за угол и показывает.

— Отсюда слышно, если кто-нибудь из ребят проснется и заплачет?

— Они не просыпаются!

Однако Стелла садится на скамью, и он опускается рядом. За незначительными фразами, из которых вяжется разговор, проглядывают взаимный интерес и симпатия.

— Почему плаксики, Леша? Боевые ребята. Оптимисты.

— До года стоял дружный рев — прозвище по старой памяти.