Татьяна, словно извиняясь за казус с переодеванием, пригласила меня распить бутылочку коньяка:

– Мне мой друг на дорожку дал. Сказал, что это принесет мне удачу.

Обычно я коньяк не пью, но тут согласилась.

Попутчица немного рассказала о себе. Оказалось, что мы закончили один и тот же вуз – пединститут Герцена. Только Татьяна училась на инязе. После института поработала учительницей в гимназии, но через год уволилась.

– Когда поступала, казалось, что учитель – мое призвание. Но за год я поняла, что либо дети меня возненавидят, либо я сама их ненавидеть начну.

Она стала переводчиком. Ее постоянно приглашали на сдельщину: в Москву, в Калининград, в Таллинн… Татьяна показала мне свой загранпаспорт, в котором пестрели разные визы.

Я больше молчала. Сказала только, что еду я в Москву к подруге. Что у меня есть муж и сын, которых я очень люблю.

Я не знаю, что меня разбудило. В купе было уже не темно – сумрачно. Татьяна спала, отвернувшись к стенке.

Желание закурить было настолько острым, что я поднялась с полки, торопливо, путаясь в рукавах и штанинах, натянула джинсы и футболку. Защелка на двери предательски громко щелкнула, когда я ее повернула.

Вышла в тамбур. Мне было страшно и одиноко. Хотелось плакать. Хотелось к маме, к Володе, к Коле. К кому нибудь, кто скажет, что вся история – сон.

Впервые я поняла, что может статься… Может статься, я никогда не увижу Антошку.

12

Поезд, замедляя ход, втянулся в перепутья Ленинградского вокзала, уже катил к перрону. В коридоре слышались торопливые шаги пассажиров, готовящихся к выходу. Я натянула куртку, повернулась к Татьяне, которая уже переоделась в свой деловой костюм:

– Всего доброго.

– До свидания, – моя попутчица возилась с молнией на сумке.

Я уже взялась за ручку двери, когда чьи то руки (почему «чьи то»? Кроме Татьяны, в купе никого не было) схватили меня за плечи, лицо накрыла влажная тряпка, я выронила сумку, села прямо на пол и провалилась в темноту.

Я пришла в чувство уже в машине.

Кто то уложил меня на медицинскую каталку, пристегнул руки и ноги ремнями. Вроде бы так возят буйных пациентов. Чтобы они сами себе не навредили. Голова гудела.

Я открыла глаза. Немного повернула голову: занавески закрывали стекла машины.

– Здравствуйте, Анна, – услышала я мужской голос. Но увидеть его смогла, только когда машина остановилась, меня отстегнули от каталки и помогли выбраться на улицу. Немолодой мужчина в светлом костюме поддержал меня за руку. Наверное, это и есть бывший полковник?

– Виктор Палыч?

– Вы чрезвычайно догадливы. Для…

– …домохозяйки? – закончила я за него.

– Для женщины.

Машина – настоящая «скорая» – стояла перед подъездом пятиэтажного длинного дома. Метрах в ста от здания виднелся забор.

– Где я?

– Там, куда так хотели попасть. – Голос Виктора Палыча приобрел некоторую напыщенность. – Добро пожаловать в «Белую стрелу».

– Это вам я должна сказать «спасибо»?

– Зачем? – улыбнулся. Виктор Палыч. – Зачем обижать Сашу Комарова? Он хорошо поработал.

– Значит, его история – ложь?

– Не вся.

– Так он действовал по вашим указаниям?

– Конечно.

– А три дня – это он с вами советовался?

– Это мы вас проверяли.

– Проверили?

– Проверили.

– А зачем это похищение? Я ведь и так к вам ехала.