– Доказательств, конечно, не хватает. Насколько я понимаю, сработано действительно чисто. Но при необходимости можно будет попробовать проработать это направление. Хотя, думаю, Иратову хватит и того, что на него сейчас есть.

– А что есть? – жадно поинтересовался Соболин.

– Должностные злоупотребления, взяточничество в крупных размерах. Могут возникнуть и другие варианты. По его непосредственному указанию из вещественных доказательств по делу Бегемота был изъят пистолет ТТ с отпечатками пальцев. Пропадали изъятые наркотики, И таких эпизодов уже несколько. Доказательства по крошкам собираем, – он, подлец, осторожный, как крыса. Только, Володя, до моего распоряжения – ни строчки.

– Понял, Пал Палыч, – печально откликнулся Соболин, Я то знаю, что у него уже руки чешутся. Только нельзя.

– А вам, Светлана, я бы порекомендовал вести себя спокойно, коллеги вас, я вижу, поддерживают. Ничего не бойтесь, ведите себя естественно. Вашим провожатым мы займемся сами… В случае необходимости мы можем рассчитывать на ваши показания? – неожиданно спросил Пал Палыч быстро и четко. Он пристально смотрел на меня.

– Да, конечно, – немного растерялась я.

– Вот и хорошо. Но это может и не понадобиться. Работайте, пишите. Успехов. – Он пожал нам руки, и мы вышли из кабинета.

– Дальше – дело техники, – убежденно сказал Соболин, когда мы ехали в агентство.

– Да а… – только и сказала я. Вообще то это хорошо, что он взяточник и мерзавец, другое дело, что даже у УСБ может не хватить доказательств для завершения дела. И тогда он выйдет сухим из воды. Тогда меня ожидает продолжение «романа», новые преследования озлобленного от следствия, наглого от своей безнаказанности Иратова. Нет. Уеду. Брошу агентство. Ничем хорошим эта история кончиться не могла.

–

– Котик, как ты себя чувствуешь?

– Нормально. – С дикцией у любимого было не важно.

– Хочешь, я приеду за тобой поухаживать? Привезу тебе креветок и сделаю салатик? – От салатика с креветками Аркаша не отказывался никогда.

– Нет, зайка, не надо. Я тут полежу один.

– Котик, давай возьмем билеты на следующую неделю. Я так устала от всего этого кошмара… Я хочу на море.

– Давай поговорим об этом потом, Светик.

– Ты на меня действительно не сердишься? – спросила я, стыдливо понимая всю нелепость этого вопроса. В трубке некоторое время слышалось только шипение эфира.

– Нет, милая, не сержусь. Давай поговорим потом. Я тут снотворное принял, засыпаю совсем. Я тебе позвоню. Целую, зайчишка, пока.

Потом я с минуту слушала гудки отбоя, вытирая слезы. Аркаша, который боготворил меня, который носил на руках, готов был мчаться за мной на край света и осыпать подарками, – теперь лежал один, избитый моими коллегами, и не хотел меня видеть. Зря я не рассказала Спозараннику об Аркаше, ничего бы не было. Взяли бы стриженого. И мы уехали бы, уехали, уехали.

Едва я нажала на «отбой», как телефон зазвонил. Шмыгнув носом, я отняла палец от рычажка и сказала: «Але?»

– Светочка? А это Иратов беспокоит. – Я вздрогнула. – Жаль, Светочка, – продолжал Тимурыч голосом вкрадчивым и ироничным одновременно, – что мы так и не встретились, не посидели попросту, по дружески. Но, знаете ли: «Служба дни и ночи». Отбываю к новому месту назначения, так что увидимся мы теперь не скоро. Мне вас будет о очень не хватать.

– Мне тоже.