С Кириллом я никогда об этом не говорила. Мне казалось, что если я вывалю на него все то, в чем сама еще толком не разобралась, что-то изменится в наших отношениях, разрушится то общее, одно на двоих пространство, которое окружает нас.

Мы не так уж много времени проводили вместе, и если нам случалось оставаться вдвоем, то было совершенно неважно, чем мы будем заниматься. Я могла валяться на кровати и читать свои конспекты, Кирилл копаться в магнитофоне, и при этом мы все равно были вдвоем. Разговоры у нас тоже случались. Причем иногда мы умудрялись понимать друг друга, не заканчивая фраз. Во время одной из таких бесед он сказал мне, что я не из того разряда, которые "Посмотрел-нравятся", а по-другому. Как "по-другому", он уточнять не стал.

О родителях Кирилл почти ничего не говорил. Отношения в семье были непростые, и он предпочитал не касаться этой больной для себя темы. Только однажды, когда мы по обыкновению пили чай в моей комнате после отбоя, он сказал: "Мама у меня хорошая, очень. А шлепок... так себе. Все крутого из себя строит.

Сотовый завел, бизнесом каким-то решил заняться. Смех".

Отца Кирилла в лагере я видела лишь однажды. Он приехал неожиданно после полдника и церемонно попросил моего разрешения пообщаться с сыном. Отметив про себя их удивительное сходство, я пошла в комнату собирать вещи: в тот день я уезжала в город на выходной. Минут через сорок ко мне прибежал Кирилл:

- Валя, давай скорей. Отец уезжает, хочешь, он тебя до станции подбросит?

- Так рано уезжает?- удивилась я.

- Ну так чего сидеть-то?- воззрился на меня Кирилл.

Он проводил меня до хоздвора, где красовался роскошный "крайслер".

- Это что, ваша машина?- не могла скрыть я удивления.

- Да,- буркнул Кирилл.

- А чего ж ты мне не рассказывал, что у вас такой красавец имеется?

- А его и не было... до вчерашнего дня,- как-то странно и неохотно сказал он.

Ехать в этой иномарке было истинным наслаждением. Сидя на заднем сиденье, я ощущала себя по меньшей мере принцессой крови и втайне надеялась, что мне удастся доехать до города в этой прекрасной машине. Но этого не произошло. Минут через десять она плавно затормозила у станции. Мне ничего не оставалось, как поблагодарить водителя и выйти.

"Вам спасибо за сына",- неожиданно произнес он на прощание.

Это было мое последнее лагерное лето. Впереди был пятый курс, диплом, и больше в "Искорку" я не ездила. Первый год мы с Кириллом часто перезванивались. Пару раз он даже заходил ко мне, и под неодобрительные взгляды мамы мы пили пиво на кухне. Он говорил, что будет поступать в Политехнический. Потом все кончилось. Последний раз он поздравлял меня с днем рождения два года назад. Я знала, что в феврале этого года Кириллу исполнилось 19 лет.

От моих воспоминаний меня отвлекла бабушка.

- Валя! С ума сошла, что ли? Пятый час, тебе ведь завтра на работу.

Я легла, но заснуть долго не удавалось. События сегодняшнего дня никак не связывались в одно целое.

Словно фрагменты гигантской мозаики, в голове мелькали картинки из моей жизни - лагерь, агентство, кассета, Голяк, Обнорский, Кирилл...

"Интересно, каким он стал",- подумала я, уже засыпая.

***

На другой день я умудрилась прийти на работу раньше, чем Спозаранник. Это было странно, потому что Глеб удивительно точно соответствовал своей фамилии. В комнате расследователей уже сидел за компьютером Миша Модестов.

- А что наш Глеб, заболел?- спросила я.

- Почему заболел?- ответил Модестов.- У него суд с утра.

- Какой суд?- не поняла я.

- Да Правер подал иск. Требует компенсации морального ущерба за то, что Глеб извратил его светлый образ в своем материале.