Пока Ницан возился с опасным туманом, приклеившимся к его ногам, на улице стемнело. Тени от домов, быстро удлинявшиеся по мере того как солнце опускалось за горизонт, соединились в единую темно-синюю реку, затопившую улицу Бав-Илу и окрестности — вплоть до арочного моста, еще освещенного прощальными лучами и потому казавшегося куда более фантастическим сооружением, чем в действительности.

Частный детектив Ницан Бар-Аба, часто и подолгу бывавший в восточном Тель-Рефаиме, редко обращал внимание на причудливую, ни на что не похожую архитектуру здешних сооружений. Ему, как наверное, большинству прохожих (а возможно, и части обитателей улицы Бав-Илу и бульвара Благословенной Иштар), казалось, что здесь просто скучились кривобокие ветхие лачуги, прилепившиеся к нескольким храмам, тоже, впрочем, не отличавшимся изяществом линий. И никто даже не вспоминал, что именно эта часть Тель-Рефаима являлась историческим центром города, насчитывающим, во-первых, без малого полторы тысячи лет, а во-вторых не перестраивалась ни разу — и даже ремонты отдельных домов имели весьма условный характер. Так что кажущаяся ветхость домишек, зажавших в кривых объятиях узкую Бав-Илу, на самом деле была следствием отличия принципов и эстетических категорий древнего зодчества от принятого ныне.

Такие неожиданные и, следует честно признать, редкие мысли посетили голову озабоченно-растерянного Ницана после того, как он несколько раз случайно замечал на фасадах здешних развалюх полустертые барельефы, изображавшие богов и животных, а также гербы до сих пор известных тель-рефаимских семейств. Он пошел медленнее — не столько для того, чтобы внимательнее рассмотреть особенности местных архитектурных достопримечательностей, сколько для того, чтобы, неторопливо шагая по Бав-Илу, попытаться упорядочить собранную за два дня информацию. Информация — хотя ее было немного — упорно противилась упорядочиванию, поэтому Ницану то и дело приходилось останавливаться и уговаривать ее. А чтобы не привлекать внимания прохожих, детектив в этом случае задирал голову и с фальшивым интересом принимался разглядывать фронтон какого-нибудь ветхого строения.

Остановившись в очередной раз, он вдруг обнаружил рядом поблизости знакомую фигуру. Причем человек явно пытался быть незамеченным сыщиком, но, видимо, никак не мог попасть в прихотливый ритм его движения. Что было неудивительно: ведь прогулка Ницана, как уже было сказано, определялась внутренним, весьма смутным состоянием последнего.

Обычно Ницан с сочувственным пониманием относился к «хвостам» и даже, по возможности, облегчал им работу. Разумеется, в разумных пределах. Скорее всего, сейчас он поступил бы так же — если бы тип, явно следивший за ним, не был слишком хорошо знаком.

Но этому человеку детектив вовсе не собирался идти навстречу. Поэтому он круто развернулся к нему и громко и радостно прокричал:

— Ба, кого я вижу?! Ну надо же! Оказывается и вы, господин следователь, не чураетесь вечерних прогулок!

Следователь Омри Шамаш — а это был именно он — вздрогнул и нервно завертел головой. В Восточном Тель-Рефаиме не любили представителей закона.

— Здравствуй, Ницан, — сказал он с кислой улыбкой. — Что это ты раскричался, как зазывала на ярмарке?

Ницан невозмутимо пожал плечами.

— Вполне искренняя радость от встречи со старым знакомым, — безмятежно ответил он. — Я так понимаю, ты тоже интересуешься старой архитектурой? Не скажешь ли, чей это герб? — он ткнул пальцем в керамический барельеф над покосившейся дверью. — Лев с крыльями и в короне. И держит а лапах ветку смоковницы с тремя плодами. Красиво, правда?

Шамаш нехотя взглянул на герб.