И метнулась подобрать.

    – Не трогай, – сказал Богдан, едва видный за ворохом алых роз. – Я нарочно. Ведь именно здесь я тебя в первый раз увидел. Это… ну… вроде как жертвоприношение. Если цветок лежит ни с того ни с сего посреди улицы – всем сразу понятно, почему. Никто не возьмет. Пока не завянет.

    Неторопливо, бок о бок, они пошли по чистой и ухоженной, как дворцовый паркет, аллее к Жасминовому Всаднику.

    Воздух под хлесткими лучами солнца все же потеплел к середине дня. День сиял. В Благоверном саду, пользуясь погожей шестерицей, гуляли и стар, и млад. Мамы с колясками, дедушки с внуками, ученые с книгами, женихи с невестами, молодежь с гитарами…

    – А вот здесь я впервые всерьез обратил на тебя внимание, – сказал Богдан, когда они приблизились к постаменту. Святой князь Александр на вздыбленном коне грозно и гордо смотрел вдаль, распаленный битвою конь топтал копытами образину гадюки в католической тиаре… все как два месяца назад. Все как двести, триста, четыреста лет назад…

    – А почему? – не удержалась Жанна.

    – Ты не фотографировала. Стояла такая задумчивая… Явно размышляла о главном.

    – Не помню о чем, – призналась Жанна. Они приблизились вплотную к постаменту. Теперь стали различимы выгравированные на глыбе карельского гранита скупые, но проникновенные и исполненные самых глубоких чувств слова: «Благоверному князю – благодарные потомки». И несколько правее надпись ханьская – четыре строки по четыре иероглифа:

    Вэнь у ань жэнь

    Ван чжи сы хай

    Тянься вэй гун

    Се минь лэ бай. [14]

    Аккуратно лавируя между созерцающими памятник людьми, Богдан и Жанна подошли к постаменту вплотную. Богдан медленно, церемонно поклонился памятнику в пояс – положил у постамента половину букета – и выпрямился. Сразу за ним, словно тень повторяя его движения, выпрямилась его жена.

    После они двинулись к Сладкозвучному Залу – где стараниями Фирузе, старшей жены Богдана, впервые заговорили друг с другом.

    – Жаль, Зал закрыт днем, – уже понимая его намерения, сказала Жанна.

    – Положим у двери, – ответил Богдан. – Это все равно.

    При выходе на аллею, ведшую с поляны Всадника к Залу, Богдан вдруг остановился, прислушиваясь.

    – Хо, – сказал он. На лице его проступила счастливая, совершенно детская улыбка. – Коллеги будущие! Сто лет этой песенки не слышал…

    Облепив, будто галчата, одну из многочисленных скамеек, под аккомпанемент двух дребезжащих гитар с десяток развеселых парней и девчонок пели, то попадая в ноту, то кто во что горазд, однако громко, азартно и от всей души:

    Мы не Европа и не Азия,

    Но сожалений горьких нет.

    Возникла странная оказия – да!

    В последние полтыщи лет!

    – Подойдем? – покосившись на жену, спросил Богдан.

    – Как скажешь, любимый, – ответила Жанна. Она твердо решила с сегодняшнего дня на все просьбы и предложения мужа отвечать только так.

    Не откажите мне в любезности

    Прочесть со мною весь «Лунь юй» – у-юй!

    Дабы, где мы гуляем, местности – да!

    Приобрели благой фэншуй!

    Они подошли.