Купе оказалось очень уютным и даже роскошнее того, в котором мы с отцом приехали из N-ска в Москву. Я не спеша устроилась, разложила вещи и, отколов шляпку, аккуратно повесила ее на крючок.

Немного устроившись, я достала из дорожной сумки «Московские ведомости» и погрузилась в новости театрального сезона. В Малом театре госпожа Ермолова в роли Сафо — в пьесе драматурга Грильпарцера. В Большом — концерт капеллы Русского хорового общества под руководством Антония Аренского, сообщение о закладке театра «Эрмитаж», и, в честь такого знаменательного события, выступление цыганского хора с примадонной Ангелиной Перловой, исполнительницей романсов. Культурная жизнь в первопрестольной кипела ключом, и мне так хотелось успеть посетить все, о чем впоследствии я смогу долго рассказывать подругам в N-ске.

— Вы позволите? — дверь отворилась, и в купе вошел господин приятной наружности. На вид ему было не более сорока лет, но небольшое брюшко добавляло ему солидности. Светлые волосы, спадающие на плечи, были достаточно длинны для мужской прически и, как мне показалось, начали уже редеть на макушке. Я заметила это, когда мой нежданный попутчик отвесил легкий полупоклон.

— Да, разумеется, проходите, — я немного подвинулась, дав ему возможность расположиться. В одной руке он держал добротный саквояж свиной кожи, а в другой — скрипичный футляр, протертый в углах. Мой попутчик повесил в стенной шкаф пальто с бобровым воротником, спрятал саквояж и расположился напротив меня.

— Разрешите представиться — Александр Григорьевич Пурикордов, скрипач, — он привстал и поцеловал мне руку. У него были изящные тонкие пальцы, поразительно контрастирующие с округлой фигурой. Вычищенные ногти ухожены и коротко острижены.

— Аполлинария Лазаревна Авилова, вдова коллежского асессора, из N-ска, — ответила я, улыбнувшись.

— Весьма польщен. Какое счастье, что мне придется коротать время с такой несравненной красотой! Не сочтите за бестактность, можно ли мне поинтересоваться, куда вы направляетесь, в Санкт-Петербург?

— Нет, гораздо ближе, в Тверь.

Пурикордов всплеснул руками и изобразил на лице искреннее изумление:

— Какое совпадение! Я тоже в Тверь. Вы по делам едете или гостить?

— К подруге, — улыбнулась я. — Она пригласила меня отпраздновать день рождения.

— Уж часом не Марина Викторовна Иловайская является вашей подругой? — осведомился Пурикордов.

— Она самая! Как вы догадались? — Я была в недоумении: неужели Марина стала столь знаменитой, что даже московские скрипачи знают дату ее рождения?

— Очень просто, — рассмеялся он, видя мое удивление, — я тоже приглашен к ним. Так что вы не скоро от меня избавитесь, — он шутливо погрозил мне длинным указательным пальцем.

Не знаю, что меня смутило, но я поспешила перевести разговор на другую тему.

— Это ваша скрипка? Какой роскошный футляр!

— О, да! Она и руки — главное мое богатство. Как говорится: Omnia mea mecum porto Все свое ношу с собой, — он бережно раскрыл футляр. — Посмотрите, какое чудо! Настоящая Амати!

Внутри, на красном бархате, лежало совершенное творение итальянского скрипичного мастера. Я залюбовалась, не решаясь дотронуться. Александр Григорьевич достал скрипку из футляра, как мать достает младенца из кроватки, чтобы поднести его к груди.