Мейсон проводил Трэгга взглядом до выхода, заметно помрачнел и закурил сигарету. В окутавшем его дыму он оставался удрученным и озабоченным, пока звук захлопнувшейся внизу двери вроде не смягчил возникшее напряжение.

— Зачем надо было говорить ему, Мейсон, — тут же упрекнул его Карр, — о двух выстрелах и о времени?

— Это послужило бы хорошей маскировкой, — ответил Мейсон. — Если бы сработало, конечно.

— А что, разве не сработало?

— Не знаю.

— Почему вы считаете это хорошей маскировкой?

— Да потому, что, когда полицейский прорабатывает версии какого‑то дела, он разговаривает со многими свидетелями. Из их показаний складывается достаточно четкое представление о том, что произошло и когда. Естественно, полицейскому приятно и внимание газет, поэтому он хорошо ладит с журналистами, иначе никогда не останется на работе в полиции. Газеты следят за этим; поэтому, когда вы просите человека, подобного лейтенанту Трэггу, не сообщать вашего имени для газет, для него это пустой звук, но если вы даете показания, которые расходятся с фактами в том деле, которым он в данный момент занимается, тогда‑то уж он сам будет заботиться, чтобы ваше имя не попало в прессу.

— Почему же?

— Потому что, если газеты утверждают, что вы припоминаете ход событий не так, как свидетельствуют другие, или ваши показания резко расходятся с их, это значит, что лицо, действительно совершившее убийство и разыскиваемое полицией, получает поддержку. А это в свою очередь значит, что когда преступника арестовывают, то его адвокат уже знает, куда ему отправиться, чтобы найти свидетеля, который будет противоречить свидетелям обвинения.

Лицо Карра расплылось в улыбке.

— Умно! — удивился он. — Ничего не скажешь. Вот почему мне нужны были только вы, Мейсон. Хорошо соображаете… И быстро!

— Ну, не слишком‑то обольщайтесь на этот счет! — предупредил Мейсон. — Потому что в данном случае, как мне кажется, это не сработало.

— Почему же? — нахмурился Карр.

— Трэгг чертовски умен. Этого человека не проведешь.

— Полагаете, он разгадал вашу тактику?

— Я почти в этом уверен, — сказал Мейсон, — но меня беспокоит не это.

— А что?

— А то, — сказал Мейсон, — как он с ходу начал проявлять сочувствие и говорить, что позаботится лично, чтобы репортеры вам не досаждали.

— А разве это не то, что нам надо в данный момент?

— Да, надо, кроме одного, — сказал Мейсон.

— Чего же?

Мейсон взглянул на одеяло, наброшенное на колени Карра.

— Если что‑нибудь, связанное с вашей инвалидностью, — сказал он, — даже частично является вымыслом, которым вы пользуетесь для приобретения собственного алиби, и если состояние ваших ног таково, что вы можете ходить, то лейтенант Трэгг в первую очередь заинтересуется именно вами в качестве подозреваемого, отдав «предпочтение» вам перед остальными.

Лицо Карра, все время перекошенное в неприятной ухмылке, пока Мейсон излагал ему свою теорию относительно реакции Трэгга, неожиданно переменилось: на нем заиграла улыбка облегчения.

— Что касается этого, — бодро заявил он, — тут я могу предоставить вам абсолютно достоверное подтверждение, мистер Мейсон: ходить я и в самом деле не в состоянии. Мои ноги не в состоянии испытывать никакой нагрузки. Я даже не могу переместиться из коляски в постель и обратно: меня надо поднимать. Не могу без посторонней помощи добраться до телефона.