— Ну и прекрасно, — произнесла Делла Стрит, отпирая дверь кабинета Мейсона. — Пойду посмотрю, что делается в приемной, за какие неотложные дела надо браться в первую очередь. Вам, наверное, понадобится почта?

Мейсон поморщился:

— Нужна, но не вся. Рассортируй ее, счета можешь выбросить, а всю другую корреспонденцию сложи в папку «Несрочное».

— Туда, где она преспокойненько полежит еще недельку‑две, а затем будет переложена в папку «Отработанное», — съехидничала Делла.

— Ну, если окажется что‑то очень важное, ты знаешь, как с этим поступить.

Мейсон всегда испытывал к письмам то отвращение, которое человек решительных действий испытывает в заурядной рутинной работе. Он повесил шляпу на вешалку, подошел к окну, выглянул вниз на проезжую часть и увидел, что в это утро, как нередко случалось, пробка парализовала сотни машин, и направился в глубину комнаты, к своему столу. Взяв в руки кодекс законов, лежавший открытым на его регистрационном журнале, он углубился в изучение нужной статьи. По мере того как он пытался совместить туманные правовые принципы и решение некоторых правовых вопросов, продвигаясь, как всегда, по весьма запутанному лабиринту, его глаза загорелись вдруг радостной заинтересованностью. Медленно, как бы постепенно сознавая, к чему он в результате пришел, уселся во вращающееся кресло, пододвинув его к столу, не прерывая чтения.

Через несколько минут открылась дверь, в кабинет неслышными шагами вошла Делла Стрит, его личный секретарь, и молча остановилась против стола в ожидании, когда он поднимет голову. Прошло почти пять минут, когда, поворачивая страницу, Мейсон наконец заметил ее.

— Что такое? — рассеянно спросил он.

— К вам авиатор по поручению своего отчима, — доложила Делла Стрит. — Он в приемной.

— Не имею никакого желания, — покачал головой Мейсон. — Я занимаюсь таким сложным делом, что не хотелось бы отвлекаться. Какой он из себя?

— Высокий и дьявольски красивый, — доложила она. — И знает об этом. Говорит, что его отчим — калека, сам прийти не может, но у него к вам какой‑то важный правовой вопрос, и он хочет обсудить его с вами. А поскольку вчера вечером в доме, где он живет, была стрельба в квартире этажом ниже, он опасается, что ситуация может осложниться.

Мейсон с некоторым сожалением отложил кодекс.

— Выстрел довершает дело, — ухмыльнулся он. — Никогда не смогу сосредоточиться, когда дело доходит до стрельбы. Как его фамилия, Делла?

— Родней Уэнстон. Мне кажется, это повеса, увлекающийся авиационным делом. Живет, по‑моему, на сбережения, доставшиеся по наследству от матери. Сомневаюсь, что отчим одобряет подобную деятельность пасынка. Но и тот не остается в долгу: вряд ли высокого мнения о своем отчиме.

— Сколько, по‑твоему, ему лет? — поинтересовался Мейсон.

— Думаю, около тридцати — тридцати пяти. Высокий, с хорошей осанкой, из себя такой весь важный, как человек, привыкший получать от жизни одни удовольствия. Правда, немного шепелявит, когда чем‑то смущен или стесняется, и, видно, это его раздражает.

— Надеюсь, он не зарабатывает на жизнь полетами, это у него только спортивный интерес?

— Говорит, это хобби.

— Да ты, кажется, порядком расколола его! — одобрил действия своего секретаря Мейсон.

— Но чего стоило, шеф, получить такую информацию! — холодно парировала Делла. — Хотя, если честно, особых усилий не потребовалось.